Ценою в жизнь

Сообщения о преследованиях христиан за веру последнее время приходят постоянно. И это оказывается тот тип сообщений, которые «не вызывают интереса». Последнюю фразу надо понимать в медиа-контексте, где «интерес» измеряется флеймом. Я сама должна признаться, что подобные сообщения не вызывают желания нажать на «комментировать» и написать что-то едкое, или бойкое, или банальное. Хочется перейти к следующей новости, а про эту забыть. В общем, медиапотребитель – человек закаленный, и такие вещи забываются – и даже не замечаются – довольно легко. Каждый день приходят сообщения о невинных жертвах – то цунами, то теракта, то торговли органами, то наркозависимости, то СПИДа, то абортов. Ну, вот, есть еще и мученики за веру.

Выпадение мучеников из общего контекста очевидно, но притупленный постоянным пережевыванием кошмаров мозг медиа-потребителя этого не замечает. Не хочет замечать.

Психоаналитик сказал бы, что это у нас «вытеснено в подсознание» - мы не хотим об этом думать, потому что нам страшно. Вот и все. Даже странно, как многое в этой проблеме может порадовать психоаналитика – сколько здесь травм, подсознательных страхов и влияния альтер-эго.

Мученичество за веру лишает современного европейца привычного, хоть и хрупкого уюта, который он себе создал из социальных программ и либеральных взглядов. Абсолютная ценность человеческой жизни выглядит в этой перспективе довольно убедительно, а главное, успокаивающе. Героизм становится киносюжетом, чья прелесть в том, что это «понарошку». Героизм ушел в прошлое вместе с войнами и революциями, вслед за развенчанными идеями, поглотившими слишком много жертв. Так много, что слово «героизм» просто теряет смысл – какие герои на бойне? На определенной исторической дистанции героизм выглядит странно – следствие то ли заблуждения, то ли физиологических отклонений, ведь нам привычно при взгляде издалека вычитать из события собственно человека. Симптоматичным, например, стала публикация-исследование немецкого, если не ошибаюсь, журналиста, который после аварии на АЭС Фукусима пытался разобраться в мотивах ликвидаторов, идущих на весьма вероятную смерть. Что ими движет? Они ведь могут отказаться! Публикация содержала не столько восхищение человечески подвигом, сколько недоумение.

Что ж,  если жизнь человека - действительно ценность, выше которой нет ничего, то мы на мели. Героизм становится глупостью. Мученичество – мракобесием. Даже жертвенная родительская любовь теряет всякий смысл, ведь дети – даже самые прекрасные – сокращают расстояние между нами и могилой скачкообразно.

Теперь принято ругать либералов на все корки – и за падение морали, и за извращенное понимание человека и его места в мире, и за потребительскую психологию, и за двойные стандарты, и еще много за что. Не без оснований, к сожалению. Даже странно вспомнить, как все хорошо начиналось! Помните – «я не согласен с вашим мнением, но отдам жизнь за то, чтобы вы могли его свободно высказывать»? Свобода слова была одной из первых и основных свобод, положенных в основу либеральной системы ценностей. Прошло, прошло! Во-первых, теперь никто не может свободно высказывать своего мнения, чтобы его при этом не потянули к суду или не подвергли какой-нибудь форме остракизма – вот как папу за высказывания об исламе. А во-вторых, нынешний либерал ни за что не станет отдавать свою жизнь. Просто ни за что – ни за идеалы, ни за права, ни за Родину, ни за Бога, ни за черта.

Что лишний раз говорит о том, что концепция приходит в упадок и вырождается. Либерализм, став господствующей идеологией, перепоручив себя бюрократической машине, занятой, как любая бюрократия, воспроизведением самой себя, быстро лишился живого содержания, стал «политической платформой», после чего быстро истерся от манипуляций и лжи. Фундаменталисты и политические оппоненты получают полное право кричать о «двойных стандартах» а в перерывах потирать руки в ожидании «смерти цивилизации», построенной на «недостойных ценностях». Сами ценности предпочитают при этом не называть – ведь ценности-то как раз вполне достойные, проблема в том, что они уже ничего не решают в бюрократической системе, на них возросшей и их похоронившей. Прямые апелляции к самим этим ценностям, к их сути неприятны и опасны для этой бюрократической машины. А мученичество как раз является такой апелляцией.

Подмена понятий и удвоение стандартов в любой бюрократической системе происходит по похожим сценариям. То, что попадает в поле внимания бюрократической машины, сначала предельно усложняется, потом вводятся меры повышенной осторожности, а потом проблема консервируется в виду «тонкости материи». Вот вам пример с преследованиями по религиозному принципу. С одной стороны, это откровенный вызов либеральной идеологии. С другой - межрелигиозные отношения оказываются как раз одной из «тонких материй», по которым просто, прямо и тем более резко высказываться нельзя ни в коем случае, чтобы, во-первых, не нарушить либеральных принципов и не обидеть оппонента, во-вторых, чтобы не спровоцировать конфликт. В результате, всем известно, что политика исламских стран в отношении собственного христианского населения никогда не отличалась мягкостью, но выступление Папы Римского, осудившего агрессивный ислам, вызвало у европейских либералов возмущение. 

Или вот вам Турция. Вполне респектабельная страна. Даже, говорят, по-своему демократичная. И никто не напомнит о том, какими методами она боролась с «Константинополем в себе», о погромах греков-христиан – уже после всех мировых войн, в мирные пятидесятые, ради «Турции и турков». Что ж, подобные великие строительства требуется как следует сбрызнуть кровью. Но кто теперь вспомнит об этой «зачистке» территории от иноверцев и иноплеменцев? Турция – туристический рай (не в последнюю очередь, благодаря христианским святыням, находящимся на ее территории), кандидат в ЕС, причем ЕС в турецком вопросе  сдерживает совсем не политика правительства в области религиозных свобод, а проблемы, связанные с нелегальной миграцией через территорию страны в страны Содружества.

Не надо потирать руки – дело-то совсем не в «бессовестности» европейцев, которые «выборочно» строят свою политику – кому «прощать шалости», а кому «не прощать». Дело в том, что они действительно не знают, что с этим делать. Они боятся касаться этих материй. Даже удивительно, какую громадную роль в извращении либерализма сыграл страх. Ведь именно под его влиянием либерализм из движения «за права», которому многим обязаны самые разные «другие» (начиная с женщин, заканчивая гуманитарной наукой) превратился в магическую практику, построенную на запрете произносить те или иные слова, называть своими именами те или иные проблемы. В свою полную противоположность – идеологию отчуждения, возведенного в принцип, имя которому «толерантность». Ведь толерантность – это, в общем, хорошо ухоженная форма брезгливости, нечто прямо противоположное единству и любви.

Но что интересно – современное христианское мученичество оказалось вызовом не только для новейшего либерализма, но и для официальной церкви. И что еще более интересно, по тем же почти причинам – бюрократизации, политизации и неизбежном в этих условиях удвоении морали. Чье-то мученичество, страдания, принятые за веру, несколько сбивают с ритма тех, кто привык рассуждать о собственной избранности, при этом не только ничем не жертвуя – совсем наоборот, пытаясь прибрать под себя как можно больше. И ничего не возразишь – государственного масштаба люди. Их слова тиражируют, их голоса разносятся моментально по половине мира. Какой контраст с мучениками, большинство из которых навсегда останется для нас безымянными! Тем не менее, они заставляют нас вспомнить, что избранничество в христианстве – это что-то совсем другое, не имеющее отношение к положению в иерархии, церковной или государственной.

Симптоматично, что патриарх Кирилл не обратился с пламенной речью к мусульманским лидерам, лидерам КНР и КНДР в поддержку своих единоверцев. Наоборот, он призвал Европу «не вмешиваться в дела арабских стран», чтобы «не спровоцировать конфликт» между мусульманами и христианами. В смысле, этого конфликта еще нет? Интересно, что думают об этом христиане Афганистана и Пакистана, Египта и Ирана? Как будто в насмешку, как раз в это время в Ватикане был представлен доклад о том, что ежегодно, в том числе в арабском мире, мученическую смерть принимает более сотни тысяч христиан. Дипломатия МП весьма запутана и круто замешана на самых неожиданных интересах. Я не могу понять, что заставляет лидера одной из крупнейших христианских церквей мира призывать «не вмешиваться», когда убивают его единоверцев. То есть могу, конечно, ведь это политика – всего лишь политика, которая, так или иначе, упирается в «интересы» совсем не связанные с жертвой Христа. Но мне не хочется даже гадать. Потому что вступиться за братьев во Христе, постараться помочь им или хотя бы поддержать тех, кто захочет и сможет им помочь – это было бы естественным желанием для каждого христианина.

А собственно, что еще он мог сделать? Ведь со многими из этих режимов, нетерпимых к христианству, у РФ вполне приличные «партнерские» отношения. Не говоря уже о том, что они вместе с РФ как бы «оппонируют Западу». Патриарх Московский, хочется в это верить, противник преследования христиан где бы то ни было – даже если они не принадлежат к церкви Московского патриархата. Но он ни за что не станет что-либо «провоцировать» и вообще говорить что-то политически безграмотное. Ведь он в некотором смысле – «лицо страны».

Даже странно, как «официальное христианство» иногда плотно смыкается с «официальным либерализмом» - та же старательность в соблюдении «политического интереса», та же склонность к подмене понятий, та же абсурдность в результате. Мне иногда кажется, что по обе стороны этой невидимой границы занимаются совершенно одинаковой словесной магией: одни твердят «толерантность», а другие - «народ-богоносец», у одних «права человека», у других – «традиционная мораль», у одних «свет демократии всем народам», у других «смерть западной цивилизации». Ни в одной из этих конструкций смысла особого нет – это мантры, которыми две бюрократии оправдывают собственное существование.

Или вот вам пример из области литературы. РПЦ призвала «пересмотреть» литературную классику «на предмет педофилии», а ранее одобрила «отцензурированную» версию пушкинской «Сказки о попе и работнике его Балде». Почти в то же время в США из школьных библиотек была изъята «Бойня №5» Воннегута – дабы не «травмировать психику» подростков, а в классических произведениях Марка Твена все (довольно многочисленные, насколько я помню) «негры» были заменены политкорректными «афроамериканцами». Цели у этих «чисток» - церковной и либеральной – возможно, разные, но общность методов заставляет задуматься о родственности тенденций.   

 Меня сбивает с толку сотрудничество и наших отечественных церквей с «моральным» (а по сути – цензурным) ведомством. Во-первых, они, таким образом, связываются и ассоциируются с одним из самых одиозных и несимпатичных государственных органов, придают дополнительную легитимность цензуре, да и просто ханжеству. А во-вторых, и это хуже, защите «общественной морали» церковь нередко приносит в жертву собственную миссию. Вот, например, на днях внесли предложение в ВР об очередных мерах по «защите морали» - теперь помимо всяких непотребств вроде «эротики» под запрет попадает демонстрация «умерших и тяжело раненых». Надо понимать, смерть и страдания – это аморально? Но главное – вместе со всем прочим попадают под запрет также позитивные примеры героизма и христианского мученичества, как совершенно очевидные примеры смерти и страданий. Сознанию, воспитанному (вернее, выхолощенному) подобной «заботой», эти понятия будут чужды – так же как они чужды вырожденному либеральному сознанию, убаюканному сказкой про «высшую ценность человеческой жизни». А как же, в таком случае, жертва Христа? Ведь Он страдал и умер. Об этом, выходит, тоже нельзя, дабы «не травмировать психику»? Ну и в Киево-Печерскую лавру ни в коем случае – потому как «демонстрация умерших».

Так почему же церкви участвуют в этом балагане? А потому, что официальный статус обязывает делать то, чего от тебя ждут, говорить то, что от тебя хотят услышать. Хочешь возвращения собственности и отвода земли? Хочешь эфирное время на государственных и олигарших телеканалах? Хочешь определенных решений на законодательном уровне? Благотворного сотрудничества с местной властью? Преподавания христианских дисциплин «от садика до вуза»? В общем, хочешь симфонии? Так займи место за пультом и пиликай, что написано! Не исключено, что патриарх Кирилл всем сердцем сочувствует жертвам религиозной нетерпимости. Но что он может сделать? Ведь он заложник своего статуса, исполняет свою партию в столь любезной его сердцу «симфонии».

Официоз и жертва – две вещи несовместные, достаточно вспомнить Христа перед синедрионом. Это, наверное, и есть самое неудобное в мученичестве для официальной церкви. Отдать жизнь – вот главный посыл мученичества за веру, как, впрочем, и «секулярного» героизма. Он адресован не только «либеральной морали», которая сделала божка из идеи «неприкосновенности человеческой жизни» и приносит ему жертвы, в том числе человеческие. Он адресован всем, для кого вера стала «традицией», политикой, церковным правилом и т.п. Каждому, кто рвет глотку за русмир или поместную церковь, проклинает либерализм и изгоняет из церкви девиц в джинсах, пространно рассуждает о высокой морали или праве кого угодна на что угодно. Многие ли из них готовы отдать жизнь за то, что исповедуют? Хоть за Христа, хоть за русмир, хоть за чье-то право высказывать свободно свое мнение?

Цена, которую кто-то платит за Истину, заставляет думать об Истине, на фоне которой паллиативы - «защита морали», место в диптихе, геополитические проекты - выглядят когда мелко, когда глупо, а когда и просто омерзительно. Ведь каждая самая малая жертва – это Жертва, каждая смерть заставляет вспомнить о Жизни, нет «благословенных народов», но только тот, кто идет во Имя Господне, нет «святых земель» и «священных кордонов» - только люди, готовые стоять за Истину до конца.