Протопресвитер Александр Шмеман: Прощение нужно не столько прощеному, сколько прощающему (+АУДИО)

Более тридцати лет – с 1953 года почти до своей кончины в 1983 году – отец Александр Шмеман еженедельно выступал в эфире «Радио Свобода». Его беседы были посвящены самому главному, центральному в христианской вере – отношениям Бога и человека, мира и Церкви, веры и культуры, свободы и ответственности.

В этом году портал «Православие и мир» совместно с издательством ПСТГУ предлагают вам вновь окунуться в атмосферу тех лет, когда сквозь глушение и помехи слушатели в СССР неделю за неделей включали свои приемники, чтобы услышать эти возвращающие к вере беседы. Неделю за неделей, одно за другим литургические события Великого поста – вплоть до Светлого Воскресения Христова.

Беседа «Дверь в иное измерение» посвящена теме истинной сущности прощения.

Дверь в иное измерение

«Если вы не простите друг другу прегрешений, то и Отец ваш небесный не простит вам прегрешений ваших» (ср.: Мф. 6:15, 18:35; Мк. 11:26). Эти слова звучат в храмах Прощеным воскресеньем – в последний день перед Великим постом. Но если есть на свете поступок или состояние наименее распространенные, то это, вне всякого сомнения, прощение. И если не читать Евангелие, если не иметь никакого представления о Христе и Его учении, если ограничить свое мировосприятие тем, о чем пишут газеты, то можно, наверное, прожить жизнь, так и не узнав, что такое прощение, почему оно хорошо и так необходимо.

Итак, почему же из всего, что вошло в мiр с христианством, способность прощать, призыв к прощению были на протяжении веков самой сердцевиной христианского мироощущения?

В той системе мыслей и чувств, которую нам стараются всеми силами привить с колыбели на протяжении более чем пятидесяти лет, прощению не только нет места, но оно отождествлено с изменой и подлостью. «Классовый враг», «враг народа», «враг прогресса» – этими выражениями пестрит любой печатный текст (и теоретические труды по марксизму, и газеты, и агитационные брошюры), они стали ключевыми, обосновывающими подход ко всему на свете. И, конечно, не случайно, что в обществе, построенном на этих понятиях, на этой идеологии, донос возведен в ранг добродетели, слежка всех за всеми приравнена к патриотическому долгу, а вражда стала принципом и двигателем жизни.

Но тогда неудивительно, что общество это (или, вернее, те фанатичные идеологи, которые держат это общество в ежовых рукавицах) больше всего на свете боится именно Евангелия и Его провозглашает главным своим врагом. Ведь чуть ли не с первых страниц этой книги входят в сердце наше неслыханные слова: «Вы слышали, что сказано древним: око за око и зуб за зуб. А Я говорю вам: любите врагов ваших! Благословляйте ненавидящих вас! Прощайте проклинающим вас! Если вы не простите, и вам не будет прощено» (ср.: Мф. 5:27, 38, 44). И с этими словами входит образ совсем иной жизни, иных взаимоотношений между людьми, иной основы всего.

В романе Лескова «Соборяне» есть удивительное место. В маленьком городе, измученном голодом, какой-то таинственный зло­умышленник грабит могилы на кладбище. Наконец его ловит тамошний­ дьякон Ахилла, человек богатырской силы и крайнего легкомыслия, весельчак и балагур. Злоумышленником оказывается мещанин Данилка, бездельник и плут. Отвергнутый всеми, он с голодухи принялся грабить могилы. Местные власти, полиция, даже духовенство в восторге от поимки преступника и уже собираются отправить его в тюрьму, но тут появляется все тот же Ахилла и почти насильно освобождает Данилку. Ахилла болен, в жару; он, может быть, не понимает, что делает и что ему самому потом грозит суд. Но сейчас, сквозь захватившую его лихорадку, он повторяет одно: «Надо простить!»

Тут вскрывается та трагическая глубина жизни, которой никогда не понять людям, упорно твердящим о классовых и иных «врагах». Да, конечно, враг, да, конечно, преступление, да, конечно, общество должно себя ограждать, защищать – все это справедливо и бесспорно. Но помимо всех этих утверждений есть и другое, которое, не отрицая их, поднимает нас на какую-то сияющую высоту – простить! Ибо в том-то и дело, что по таинственной логике Христовой прощение нужно не столько прощеному, сколько самому прощающему. Оно нужно мне, потому что возвышает меня, а следовательно и мой мiр, в иное, духовное измерение, которое одно может вывести человека из страшного детерминизма вины и мести, привести виновного не только к законному наказанию, но и к нравственному возрождению.

В 1881 году после убийства императора Александра II молодой доцент философии Владимир Соловьев с кафедры Московского ­университета, говоря о цареубийцах, произнес эти знаменитые слова: «Царь, – сказал он, – может их простить. Царь должен их простить». Этими словами он требовал от царя и общества, чтобы они поднялись на недосягаемую нравственную высоту и таким образом изнутри ­разрушили ту ненависть, последний довод которой – всегда кровь и смерть, «око за око, зуб за зуб».

Соловьев знал, что он требует невозможного. Но важно то, что этот призыв прозвучал; важно то, что именно им, этим призывом, жила и светилась вся великая русская литература, насквозь пронизанная состраданием и прощением. Важно то, что этот призыв к прощению определил мировоззрение целой эпохи, целого общества. Пусть он был малодействен, пусть жизнь, реальная жизнь так часто изменяла ему. Пока он не отрицался официально, пока можно было сослаться на него как на высший закон жизни, мiр оставался человечным, в нем ясно ли, тускло ли, но светился свет, которым мiр этот жил, сам того зачастую не зная.

И потому так страшно и так холодно жить теперь, когда прощение выброшено из обихода даже как самый отвлеченный принцип, когда открыто и официально провозглашается, что в основе жизни и прогресса – только вражда, что только отрицанием всякого прощения и держится общество.

И вот, несмотря на все это, наступает опять Прощеное воскресенье. Пусть в храме малая горстка людей, но она услышит вечные слова: «Прощайте! Если не простите, не простится и вам». Наступает снова тот удивительный вечер, когда после впервые произнесенных священником слов великопостной молитвы: «Даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего» мы будем просить друг у друга прощения, а хор – петь пасхальные песнопения, провозглашая ту ни с чем не сравнимую, поистине пасхальную радость, которая входит в наше сердце и в жизнь всего мiра всякий раз, когда мы прощаем.