Экскурс к истокам украинской национальной идеи, или Откуда родом украинство?

Автор: Владимир Волковский, аспирант Института философии НАН Украины

Нас слишком многое объединяет, чтобы нас разделять,

и слишком многое разделяет, чтобы нас объединять.

Непосредственным поводом к написанию этой статьи послужило появление в последнее время нескольких публикаций, перепечатанных в обзоре СМИ на сайте «Религия в Украине» и посвященных критическому анализу происхождения украинства, а также все более усиливающаяся «разоблачающая» деятельность отдельных экспертов от религии, которые стараются всеми силами вскрыть искусственный и «вредоносный» характер украинской идеи (см., в частности, Владислав Гулевич "Украинство -- наиболее вредоносная идеологическая инъекция американославизма в тело Русского мира, Николай Яременко"Преодолеем ли «украинство»? О книге Сергея Родина «Украинцы» Антирусское движение сепаратистов в Малороссии 1847-2009" и др.). Поэтому у меня возникло намерение «взяться за перо» и, опираясь на некоторые исторические и теоретические источники, рассмотреть, откуда же все-таки возникает пресловутое украинское национальное движение и действительно ли истинны все те обвинения, ему инкриминируемые?

Конечно, это дело сложное и необъятное, усложненное тем, что оно облеплено разными идеологическими штампами, прицепленными к нему за идеологизированное ХХ столетие. Поэтому мы намерены обратиться к истокам этой идеи, к классическому периоду украинского нациотворения, которое в основном сосредотачивается в истории ХІХ в. История ХХ в. скорее является просто исполнением сценариев, намеченных в ХІХ в., поэтому без внимательного всматривания в истоки невозможно адекватно оценить, что же есть это абстрактное понятие «украинская идея», которое к тому же, как и любая «идея», отдает надуманностью и заангажированностью. По нашему мнению, лучше было бы говорить о украинском национальном движении, или дискурсе об украинской нации, которые более можно пронаблюдать в истории.

В ходе статьи придется говорить о многих казалось бы общеизвестных вещах. Но, как известно, нет ничего более неведомого, чем общеизвестное, и более непонятного, чем само собой разумеющееся. Поэтому считаем необходимым напомнить некоторые исторические моменты, неучитывание которых делает возможными разные манипуляции историей. Ввиду необъятности материала, в некоторых местах мы сознательно делаем эскизный очерк событий, уповая на то, что если у читателя возникнут вопросы, мы с радостью ответим ему на них. Стараясь опираться на разносторонние источники, особое место мы выделяем данным самих деятелей национального возрождения, и особенно – М. Драгоманову, в наследии которого мы нашли очень много ведомостей об истории украинского движения и довольно взвешенные и рациональные оценки происходящего, не уклоняющиеся ни в критиканство, ни в самооправдание.

Истоки украинофильского движения

Очень часто авторы, говорящие об национальном движении в Украине, стремятся отыскать для украинских национальных стремлений некоторыйRechtskontinuität («тяглість права», наличие исторических правовых оснований) украинской отдельности и особости. Ее выводят то от киеворусских привилегий великокняжеского стола, то от факта особой административно-политической истории Западной Руси XIV-XVII вв., когда Украина входила в состав Великого княжества Литовского или Речи Посполитой и выступала довольно значимым фактором политики как «Русь» в противовес «Литве» и «Польше». Протяженность этой традиции обнаруживается в главном событии XVII в. – восстании Богдана Хмельницкого, которое, несмотря на его финал в Переяславской раде, было событием в рамках того политического этоса и тех понятий, сформированных в условиях Речи Посполитой. Уже в ХІХ в. исследователи украинской истории – особенно М. Драгоманов – подчеркивали отсутствие у восстания твердых национальных и политических сепаратистских оснований. Хмельницкий не собирался выводить «Русь» из состава Речи Посполитой и просил в 1648 г. только реабилитации себе и восставшим, а также подтверждения вольностей Войска Запорожского. Русская (западнорусская) часть Речи Посполитой была интегрирована в европейский этос политических отношений, принимала участие в основных европейских событиях позднего Средневековья – Ренессансе, Реформации, Контрреформации, чего нельзя сказать о России Московской, которая (кстати, в отличие от Псковско-Новгородской) жила достаточно своим особым ритмом со своими внутренними проблемами, которые сложно без натяжки сопоставить с ритмом истории Европы. Это проявилось как в модели обустройства европейского феодального, шляхетского государства (с договорными принципами отношений «суверен-вассал», достаточной свободностью дворянского сословия перед королевской властью, с Магдебургским правом городов и активной деятельностью городского сословия). Как говорит Драгоманов, именно на городском сословии, горожанах, основывалось развитие способности к личной инициативе, к самоорганизации, к свободе и экономической мобильности, развитие рациональности и свободного гражданского общества.

Действительно, различия социальной активности мещан и общественной (громадської) самоорганизации, заметны при сравнении с Московским царством, в котором никакая общественная сила не могла конкурировать с самодержавием царя – в принципе, все сословия в Москве можно писать в скобках – «дворяне» были «холопами царя», «духовенство» даже не могло мечтать о той свободе, которым обладало духовенство в Европе, «мещане» были тоже «приведены» к покорности царской власти во время погромов Новгорода. Все эти отличия и принадлежность к польской, европейской системе социальных отношений проявились особо в проекте Юрия Немирича 1658 г. и Гадяцком пакте с Польшей, где предполагалась Речь Посполитая на основании трех контрагентов – Польши, Литвы, Руси.

Но в дело вмешалась, как выражался П. Кулиш, «чернь» - низшие слои общества, которые тяготели «к царю единокровному и единоверному» (гетьман Иван Брюховецкий с его Черной радой, запорожцы). М. Драгоманов в своей работе «Шевченко, украинофилы и социализм» сетует на «ослабление в украинцев силы свободного поступка и помрачение мысли о корнях и следствиях общественных (громадських) порядков» [6, с. 418], т.е. новоевропейского гражданского либерального сознания. Впрочем, как следует из событий украинской истории, к началу XVIII в. стремление к «братьям-великороссам», возникшее под ударами Польши, быстро охладело – в этом, вопреки популярному мнению, роль И. Мазепы небольшая. Мазепа был лояльным к Петру І политиком, вместе с могилянской братией работавшим на реформы Петра І. Только внешнеполитические катаклизмы привели к присоединению Мазепы к лагерю либералов-конституционалистов (в лице К.Гордиенка и П.Орлика). Но под ударами более сильной российской армии попытка европейского конституционализма утвердиться потерпела поражение, а дальнейшая история свидетельствует о все большем отмирании сознания украинской особости и успешной ассимиляции украинской шляхты в Российской империи, обусловленной прежде всего не-чуждостью империи самим малороссам, которые много чем послужили ее созданию. Именно могилянские кадры были вплоть до конца XVIII в. основным составом русских епископов и придворных, занимали очень высокие посты (Безбородько, Разумовский и пр.). Тогдашний официальный язык также имел значительно количество «малорусизмов», что дало основание утверждать В. Пекарскому о «украинской колонизации Великороссии» и позднейшей реакции против «засилия малорусов», и М. Драгоманову – что московское царство для украинцев также в значительной мере есть национальная святыня, ибо ему вполне искренне служили многие украинские общественные и интеллектуальные деятели, а оно исподволь исполняло стратегические задачи Украины.

Что общего нашла украинская шляхта и казаческая старшина с Российской империей? Сословные интересы – Россия выполнила их желание закрепостить крестьян, и казацкая старшина согласилась на утрату своей автономии ради своей выгоды. Но именно это обстоятельство заставляет нас сомневаться в исторических правах украинской нации на историю XVII-XVIII вв. Как свидетельствует современные исследования о новоевропейском либерализме и национализме, явление национальной, сверхсословной солидарности – плод новоевропейского либерализма Французской революции [9; 10; 12], когда на заседании третьего сословия Генеральных штатов происходит осознания высшей идентичности, чем сословная – все мы, дворяне, духовенство, мещане, все мы французы. Это осознании единства нации возникает в недрах европейского либерализма и Просвещения Монтескье и Руссо.

Вторым источником европейского понятия нации стала философия Романтизма, обратившая свое внимание к этническим формам человеческого бытия, обнаружившая, что человечество существует не вообще, а в форме конкретных этнических, языковых, религиозных общностей. Программными трудами для этого движения являются И. Гердера «Идеи к философии истории человечества», выступление Шеллинга «Обращение к немецкой нации» (прозвучавшее во время французской оккупации Германии, когда в противовес французскому вдруг осознается особость немецкого), Гегелевская «Феноменология духа» (где создана концепция германского этапа истории философии, где Дух достигает состояния свободы), братьев Гримм (собирание немецкого фольклора). Как это происходит – еще Лейбниц писал по-французски, еще вчера вся немецкая элита спокойно говорила на французском без особых противоречий со своей идентичностью, еще вчера ученые всей Европы составляли, почти по проекту Декарта, единую корпорацию ученых, а сегодня вдруг писать по-французски становится непатриотичным, а немецкий язык осознается «вместилищем неповторимого германского гения, духа народа» (Volksgeist)? Это – главная проблема современных исследований истории национализма и либерализма.

Для нас важен этот момент как точка артикуляции модерной нации, уже не как средневекового землячества и не как людей конкретного происхождения, а некоторого сверхсословного тождества, опирающегося на общий «дух», происхождение, культуру, отдельного от остальных. Именно под влиянием европейского Романтизма и немецкого национального пробуждения возникает его аналог в Чехии, а затем и остальных славянских народах. Основными характеристиками этих движений было прежде всего внимание к местной народной старине, к народному языку и фольклору, их описание и изучение с целью спасти исчезающие под влиянием господствующих культур местные этнические и языковые особенности. Как говорит М. Грох,национальное движение развивалось в три этапа: А – культурническая, литературная и фольклорная стадия, Б – появление группы пионеров и борцов за «национальную идею» и начатки политической компании за эту идею, В – появление национальных массовых партий и активная политическая борьба за национальное объединение, самоуправление или независимость [12, с. 21].

Через эти три этапа прошли все «малые европейские нации», Германия и Италия. Развитие национализма Франции, Испании и Британии шло несколько другими путями (к типу франко-британского национализма, я считаю, можно отнести и русский национализм). В славянском мире национальное движение началось с Чехии, охватило Сербию, Польшу, реализовалось в русском славянофильстве и потом дошло до Украины.

Сразу считаю должным внести поправку в вышеприведенные этапы, которые в Восточной Европе отличались в зависимости от степени консолидации элит отдельных народов. Если в Украине этап А был довольно длителен, то в Польше он почти сразу перерос в этап Б (ввиду свежей памяти о независимой Польше), а в России развитие его шло по путям не национальной эмансипации, а усиленного поиска смысла и идеи России, медитаций над судьбой и призванием русского народа и его места в мировой истории, а также – по путям особого внимания к быту и традициям простонародного населения, к «русскому мужику», «общине», к «допетровским традициям Руси». Собирался народный фольклор, записывались народные песни и традиции, изучались народные предания – былины, сказания.

Украинское – точнее, украинофильское движение имеет двойные корни. Оно начиналось с изучения исторических древностей, мотивированных с одной стороны, потребностью легитимации дворянского достоинства украинской казацкой старшины, которая добивалась дворянского чина (именно отсюда вышли первые исторические исследования об малорусской истории – знаковая «История руссов», которая подавляющим образом влияла на Т. Шевченка), а с другой стороны – романтической заинтересованностью бытом и фольклором украинского народа, который имел за собой богатую военную и государственную историю. Эти начинания вышли из среды левобережных украинских дворян, которые составили основную публику для циркулирования текстов об Украине, которые создали Харьковский университет (единственный в России созданный не царским указом, а общественным начинанием!), и из среды которых вышли И. Котляревский, Квитка-Основьяненко, Л. Боровиковский, М. Максимович, Н. Гоголь, где действовали Н. Костомаров, В. Каразин, И. Срезневский, Н. Цертелев (Церетели). Именно Н. Костомаров и И. Срезневский, великороссы по происхождению, создали в Харьковском университете кружок поэтов-романтиков, где особое внимание уделяли фольклорным произведениям, «которые сохранили дух древних веков». Итак, крайний восток Украины стал очагом рождения украинофильского движения.

Представители Харьковского кружка декларировали верноподданнические чувства по отношению к правящей династии и не имели конкретной социально-политической программы, касающейся украинцев – это было par excellence научно-романтическая заинтересованность, ностальгия по ушедшему прошлому, часто сочетавшаяся с фатализмом по поводу судьбы украинского народа (один из представителей говорил, что он хотел бы поселиться в каком-нибудь селе и ловить последние звуки родной речи, которая неумолимо исчезает с лица земли. Следует отметить, что в отличие от российской, украинская знать менее была оторвана от народа, от его речи, посему провинциальное малорусское дворянство составило главную публику нового культурного движения, которое задевало как его родовую память, так и было более реалистическим, чем российское искусство [4, c. 146].

Харьковский университет (1805-1807 г.) стал первым в России «рассадником ученого славизма» – московские славянофилы возникли только в 30-х гг… Его первым куратором был Северин Потоцкий, преподавал кантианец немец Иоганн Шад, из его школы вышли известные историки и этнографы Бодянский, Григорович, Метлинский, Костомаров, а «наивное украинофильство» И. Котляревского начало принимать серьезную научную форму в изданиях «Украинского вестника», «Славянина» И. Срезневского, песен Цертелева, грамматики малорусского языка Павловского, истории Малороссии-Украины Бантыша-Каменского. В этой среде большую популярность имели либеральные идеи декабристов «Союза благоденствия» и «Соединенного общества славян».

Это народническое (народовське – в отличие от народничества 60-х) движение исторически предшествовало российскому аналогу, которое было начато самим же Гоголем (имеется в виду не просто писания на русском языке, а литература реалистического направления, внимание к формам и темам народной речи). С Н. Гоголя и В. Белинского в России начинается период литературного реализма, который отличалась русская литература 40-90-х XIX в. – Тургенев, Некрасов, Достоевский, Островский. М. Драгоманов замечает, что Украина тогда жила отзвуками общерусских идей, европейских веяний, идущих через Петербург, но в силу специфики украинской ситуации – и «старина» более сохранилась, и исторический опыт был другой (не «сверкающая стальной щетиной империя», а протодемократическое казачество, европейские правовые традиции, намного меньший разрыв между классами – в ней раньше проявились народнические тенденции, интерес к простому народу, его истории, языку, культуре, социальным проблемам.

Итак, украинофильство появилось в русле панславизма под влиянием европейских веяний Романтизма, воспринятых как через поляков, так и в основном – через Россию, в которой идеи славянофильства возникли под влиянием немецкой классической философии, особенно Шеллинга. Будучи вплетены в европейский и славянский контексты, украинское и российское славянофильство тоже задались вопросами объединения славян, но на разной основе – объединение вокруг России (московские славянофилы) или конфедерация славянских народов, под покровом русского монарха (Кирило-Мефодиевское общество).

Дальнейший этап развития украинофильства обозначен основанием Киевского университета 1834 г., деятельностью панславистского Кирилло-Мефодиевского общества (КМО) (1846-47) и появлением украинского гения Т. Шевченко («Кобзар» 1840 г.). Университет, основанный императорским указом для русификации Правобережья против поляков, учинивших в 1830-31 востание, был возглавлен украинофилом М. Максимовичем, а власть волей-неволей вынуждена была опереться на крестьянское украинское население в противостояние с поляками.

Таким образом, русская политика способствовала в известной мере развитию украинофильства. Даже разгром КМО 1847 г. произведен не по национальной причине, а по причине общего запрета всяких собраний и тайных обществ в николаевскую эпоху. Материалы расследования свидетельствуют, что следователи не обращали особого внимания на украинскость текстов общества, а само общество квалифицировали как безобидное и не опасное. Только Шевченку досталось довольно строгое наказание – да и то, не за украинскость писаний, а за «оскорбление монаршего достоинства и неблагодарность монаршей фамилии за оказанные ей благодеяния» [8].

Личность Т. Шевченко занимает символическое место в украинском сакрально-историческом каноне недаром. Дело даже не в том, что его ставят в ряд с такими фундаторами национального мифа как сущностнообразующего нарратива национальной самости как Данте, Сервантес, Гете или Мицкевич [7]. Шевченко из своего украинофильского окружения, которое еще лет 40 будет принципиально пророссийским, федералистским, культурническим (выступающим только за федеративную модель политического устройства Украины, отрицающим сепаратизм и выступающим только за культурно-просветительскую работу среди народа без всякой политики – П. Кулиш, Б. Гринченко, М. Драгоманов), выпадает радикальным украинским сепаратизмом, уничтожающей критикой социальной и политической системы царской России, агрессивным выступлением за права низших слоев населения и независимость Украины. Это особо интересно тем, что он единственный из всех украинофилов до 1861 г. происходил из самого низшего сословия – крестьян-крепостных. Это можно объяснить влиянием на него «Истории руссов», но она, хоть и показывала абсолютно свободное развитие Украины, но и также не выступала за сепаратизм в настоящее время.

Шевченко же бросил вызов всему своему окружению, критикуя «козакофільство», социальную пассивность баринов-украинофилов, которые воспевая казацкую старину, угнетали потомков этих казаков и крестьян. Этот социально-прагматический акцент на настоящем, призыв к радикальному действию против несправедливости, резкая анафема царям и господам, бравирование на пределе богохульства во имя Бога – не встречается в украинском движении вплоть до появления украинских социалистических кружков, а с религиозным оттенком – мы не видим до сих пор. Этот пророческий пафос, его сельское происхождение вызвали восхищение им и опасение его у украинофилов: Костомаров вспоминал, как Шевченко приподнял покрывало Саисского идола, и сквозь него они увидели титаническую, прекрасную и ужасающую душу народа, внимать которой было упоительно и страшно. Этим обьясняется длящийся культ Т. Шевченко, который воспроизводился даже теми, кто выступал против идей украинского сепаратизма, вплоть до того, что ради того, чтоб «привлечь» Шевченка на свою сторону, не замечались неудобные его места.

Распространение украинофильства: Галичина и русская Украина

С именем Шевченка связано и продвижение украинофильского движения на Западную Украину, в Австро-Венгерскую империю. Факт, который заслуживает удивления: в Австрии, стране более либеральной, чем Россия, где центральная власть так же поддерживала галичан-русинов, греко-католическую церковь против поляков, либерализировала крепостной строй и создала для ГКЦ семинарию в Вене, в которой разыгрывались национальные движения чехов, поляков, венгров, словаков, украинская, русинская часть абсолютно безмолствовала. Только в 1830-х в Галичину проникли произведения Котляревского и принцип народности литературы, после чего была издана священником ГКЦ Маркияном Шашкевичем и его друзьями С. Головацким и Я. Вагилевичем альманах «Руська трійця» народным украинским языком, за что они заслужили преследование со стороны верхушки греко-католической иерархии («святоюрцев», как их называет Драгоманов), после чего М. Шашкевич умер, а Я. Вагилевич перешел в польскую партию [6].

Начало политического украинского движения обычно связывают с «весной народов» 1848 г., которая является прекраснейшим местом для исторических манипуляций. Во время польского восстания, когда поляки начали требовать краевой автономии, генерал-губернатор Галиции Франц Стадион предложил «святоюрцам» выдвинуть и свои претензии, тем самым ослабив позиции поляков. Было основано общество «Галицко-руская Матица», представительский орган Головна руська рада, отменено крепостное право, а русинам обеспечена квота в сейме и рейхстаге. Но при этом язык, который пользовалась «святоюрская партия» - не украинский народный, а «язычие», «высокий язык» из смеси украинских, русских, польских, немецких и церковнославянских слов.

Вопрос языка для Галичины был вообще принципиален. В 30-40-е гг. шла дискуссия о алфавите, духовенство в письме пользовалось староукраинским языком под влиянием польского и немецкого языка. Б. Дидицкий, один из известных галицких журналистов-москвофилов, заявлял о своем намерении создать «твердый высокий литературный язык», на основании великорусского и украинского наречия и церковнославянского языка. Украинский язык пробивал дорогу в галицкое публичное пространство довольно долгое время.

Издание «Кобзаря» 1859 г. в Галичине опять пробудило галицкую общственность к литературе на народном языке. Сформировались три партии в Галичине: москвофилы («общерусы», выступавшие за идею того, что русины явяляются частью всего русского народа – их составляли в основном греко-католические священники), украинофилы (интеллигенция под влиянием украинофилов с Российской Украины, считавшие русинов частью украинского народа), и австрорутенцы (в основном «святоюрцы», лояльные правительству, которые отстаивали идею особого русинского (рутенского) народа, языком которого они старались сделать искусственное язычие). Не вдаваясь в описание исторических перипетий партийной борьбы в Галичине, укажем несколько главных моментов.

В Галичине были созданы много обществ: «Галицко-русская матица» (1848), «Русско-народный институт Народный дом» (1849), «Просвита» (1868), издававшая журнал «Зоря», «Правда», «Русский Сіон», Общество имени Т. Шевченка (1873, на деньги русских украинофилов для научной и просветительской работы). Большинство из них начинались под влиянием русских украинофилов, как и журналы «Слово», «Мета», «Вечерниці» (1861-64), но постепенно переходили или к москвофильской, или к рутенской политике по причине не только внешней критики (поляки дискредитировали украинофилов в Галичине как «московскую интригу», но и внутренней критике самих галицких партий и иерархии ГКЦ, которая регулярно выступала против украинофилов. Для полной лояльности предпочиталось быть «рутенцами», отрицая родство русинов с украинцами и русскими; москвофилами становились ради поддержки русской публики и правительства. Но с Шевченком произошла другая интересная история: он был воспринят на «ура» всей галицкой общественностью, но издание полного собрания его сочинений было невозможным (из-за антирелигиозных и антигосударственных выступлений Кобзаря). Галицкая интеллигенция старалась прочитать Шевченка как австрийского законопослушного «поступовця», выделяя оттуда антироссийские идеи, не замечая его враждбености к Польше, критику социального неравенства и требований народности литературы и демократичности политики. В результате в 1877 г., когда австрийское правительство арестовало социалистов (которые были украинофилами), известный галицкий украинофил, историк литературы, священник ГКЦ О. Огоновский высказался против поэзий Шевченка, обвинив его во «вредном влиянии на молодежь».

В Украине Российской похожее происходило с П. Кулишом, членом КМО, который сделал первые переводы Библии, составил украинскую фонетическую азбуку, а также был главным двигателем украинофильського движения в Галиции в 1860-х и почти до половины 1870-х годов, когда в «Истории воссоединения Руси» (1877) назвал Шевченка «худшим, а не лучшим сыном Украины» - по причине его «социализма и нигилизма», симпатий к «черни». «Старые» украинофилы, которые начинали украинофильское движение, которое было остановлено погромом 1847 г., возродили свою деятельность с началом царствования Александра ІІ… В Киеве началась организация народных школ, в котором принимал участие также и М. Драгоманов, а покровительствовал М. Пирогов, в Петербурге действовал журнал «Основа» (1860-62 гг.), альманах «Хата» началась полемика вокруг прав украинской литературы на особое существование. Как критикует Драгоманов эту эпоху, было много амбиций и требований, когда украинские литераторы заявляли о своих правах, но то, что им было в принципе доступно, и на что соглашалась общерусская общественность (создать педагогическую и публицистически-научную литературу «для домашнего обихода», т.е. для народного образования), они не сделали.

Восстание поляков 1863 г. привело к прещениям против украинофилов, которые были обвинены в «польской интриге» (запрещение печатать религиозные, научно-популярные книги и учебники). В 1876 г. были запрещено печатать и ввозить любые книги на украинском языке, за исключением «изящной словесности» и «исторических документов и памятников». Украинофилы безуспешно пытались убедить русское правительство в своей лояльности и желании заниматься только культурно-просветительской работой. Единственное место, где можно было теперь печатать украинские произведения – была конституционная Австрия. Но даже там работа была утруднена идейными конфликтами – русское украинство развивалось в контексте общерусского интеллектуального движения, исповедало принцип народности, что приводило к непониманию галичан, которые во всем более-менее критическом усматривало социализм, нигилизм и революцию.

Собственно этот период можно назвать временем рождения пресловутого «Украинского Пьемонта». В этом процессе нужно отметить несколько переломных моментов. Он был связан не в последнюю очередь с именем М. Драгоманова, который, рано сформировавшийся как национальный социал-демократ, был среди основателей объединения «Громада», от имени которого эмигрировал в Женеву для реализации научно-публицистической деятельности кружка. Из-за несогласия с «культурничеством» и «оппортунизмом» «громадовцев» произошел разрыв, после чего Драгоманов и его женевская «Громада» потеряли финансирование, только после его устройства в Софийский университет в 1889г. дела поправились.

Драгоманов выдвинул первую украинскую социально-политическую программу постепенного развития украинского народа и литературы, борьбы за права украинцев. Программа была основана на принципе социал-демократизма и федерализма, но существенно другое – Драгоманов впервые в украинской философско-социологической мысли развивает теории европейского либерализма и социализма, открывая измерение гражданского общества. Самоорганизация гражданского общества на уровне территориальных общин («громад»), борьба за их самоуправление, активизация участия отдельного человека в организации жизни своего края – все это соединялось с очень интересными позициями Драгоманова по национальному вопросу. Он выступал за швейарскую модель решения проблем отношения общего и частного в национальных и социально-политических делах. Для него национальность означала модус человечности, человечества – космополитизм в идеях и целях, национализм в основании формах культурной работы. В своей работе «Литература русская, великорусская, украинская и галицкая» (1872) он определил великорусскую и украинскую литературы как подвиды одной общерусской литературы, распределяя их по темам текстов и типам изображаемых персонажей, и разделил украинскую и галицкую. Судьба украинской литературы мыслилась неразделимо с русской и великорусской и Драгоманов настаивал на особом внимании, которое должны уделять украинские авторы русской литературе. При этом он разработал план литературных трудов, которые могли бы вывести украинскую литературу в России из маргинального состояния, а галицкую – в ранг самостоятельной литературы, настаивал на необходимом взаимодействии Галичины с Украиной, которая несла культуртрегерскую миссию в Галичине, проводя там новоевропейские идеи секуляризма, демократизма и социализма.

Драгоманова можно было обвинить – и обвиняли – в утопичности, в несправедливом антиклерикализме, в нигилизме и «развращении молодежи», но именно под влиянием Драгоманова появилась радикальная партия в Галичине (И. Франко, М. Павлик), начавшая активную работу над самоорганизацией галицких русинов. К началу ХХ в. сеть кооперативов разного рода, ячеек взаимопомощи охватила всю Галичину и тем самым реально был создан «Пьемонт» - самоорганизованный украинский край, который служил как ареной для публикаций, так и площадкой для реализации проекта украинского самоуправления. Но 1877 г. главных радикалов, И. Франка и М. Павлик арестовали, и вплоть до 1885 г. движение было блокировано отнюдь не без помощи «святоюрцев» и поляков.

Следующий этап украинского движения начался именно с возрождения этой радикальной партии и создания в русской Украине «Братства тарасовцев», а потом Украинской радикальной партии Михновского (1890-1900), когда были озвучены лозунги украинского (теперь уже действительного, а не приписываемого) сепаратизма. Но основное направление украинского движения, которое только в 80-90-х гг. вышло на политическую арену (фаза «Б» за М. Грохом), было федералистским. «Товариство українських поступовців», украинские партии 1905-1906 (кроме УРП) были федералистским – как и в Галичине, где задача радикалов была вообще работа над сознанием и общественной активностью народа. Итак, украинское движение переходило в новую эпоху – ХХ в. с политическими массовыми партиями и борьбой за национальное самоопределение. Классическая эпоха завершалась. На этом мы пока окончим изложение истории и перейдем к ответу на некоторые современные манипуляции ею.

По поводу некоторых современных стереотипов.

Очень часто некоторые русские авторы стремятся представить украинство какнекоторую идею, привнесенную с Запада, и противоставить ее некоторому панславизму и панрусизму, якобы «отечественного изобретения», выводя его из русского славянофильства. Это напоминает старое обвинение в «австро-немецкой украинской интриге» (или «польской»), которая направлена на разрушение России и оплот которой находится в Галичине.

Как мы видели, эта идея не выдерживает исторических фактов. Украинство возникло в недрах верноподданной украинофильской интеллигенции, на крайнем востоке Украины, в Харькове, совсем не во Львове. Львов, как мы видели, очень долго сопротивлялся украинскому движению, которая постоянными волнами оживляло отмирающее во Львове украинофильство. Трижды – в 1830-х, 1859 и 1870-77 гг. украинофилы культурными иньекциями стимулировали галичан, которые скатывались то в рутенство, то в создание каких-то язычий. Украинский язык в качестве литературного окончательно утвердился там в конце XIX – начале ХХ вв. Эти влияния связаны с тремя ключевыми именами для украинского движения – Котляревский, Шевченко и Драгоманов (от которого – И. Франко).

Далее – эти народолюбивые идеи пришли в Украину не только, и не столько с Европы напрямую, а через посредство России, в административной и культурной элите которой украинцы играли далеко не последнюю роль. Панславизм в любой его ипостаси – русской, украинской, чешской, польской или сербской – как философская идея происходил из германского национального движения, был под влиянием Гердера и Шеллинга. Действительно, славянофильство было вначале довольно руссоцентрично. Панславизм не с Россией родился в Польше, которая ровным счетом во времена Юрия Крыжанича испытала национальное унижение, когда Российская империя вместе с Пруссией и Австрией расчленила Польшу, когда Россия уничтожала останки украинской автономии и исторические правовые и культурные отличия Западной Руси от Северо-Восточной. Именно из опыта России реальной, правящей и давящей возникла идея панславизма Франтишека Палацкого. Австрия здесь выступала только как страна европейского типа правления, в котором были обеспечены элементарные свободы. Само же австрийское государство об этом не знало и более того – регулярно преследовало подобные движения (разгром радикальной партии русинов, борьба против поляков) – хотя, по правде говоря, действительно именно немецкая пресса и литература (как «Neue freie Presse») создавала образ российской угрозы и «донского казака, угрожающего Европе».

Подобное восприятие налагалось и на славянские движения. Поэтому отрицать привитой славянам антирусизм невозможно. Другой вопрос – настолько это определяет бытие и характер самого движения, например, украинского? Анализ его истоков показывает, что оно было порождено независимо от австрийской политики и в самой глубинке русской Украины.

Т.о., следующий стереотип – «в социологическом срезе геополитика украинства выражает мнения максимум 15% населения (Западная Украина) против остальных 85% (центр и юго-восток страны)» - также неверен. Можно понять автора, если он хочет показать современное районирование национального сознания. Но, если это касается происхождения украинства – оно родилось на востоке, если касается современности – тоже неверно, потому Киев и весь центр Украины в значительной мере определяет себя как украинский, что заметно по распространения православных конфессий и греко-католиков.

«Строго «украинский» формат мышления, где бы ни жил носитель этого формата – на Западной Украине или в другом регионе страны, подразумевает хотя бы частичное оправдание коллаборационизма и противостояния с Красной Армией во времена ВОВ» - подобный аргумент также показывает незнание оппонентом истории украинства, также как и «В украинстве нет места нашим общим героям». Для ответа на эти стереотипы нам требуется немного выйти за пределы ХІХ в. Украинское движение в самом начале декларировало особое родство русских и украинцев, не забывая подметить и отличий. Иначе было бы глупо – игнорировать факт влечения малорусов под «руку царя» в 1654 г. Также Драгоманов показывал, что судьбоносные задачи украинского народа исполнялись чужой властью, и сам рок приводил к тому, что чужие правители осуществляли потребности украинцев. Более того, Драгоманов заявлял, что московский царизм – национальная святыня украинцев, ибо ей с чистым сердцем служила в XVII-XIX вв. украинская элита, а народ всегда имел некоторый пиэтет к батюшке-царю. Из русских украинцев до 1890 г. разве что один Шевченко был радикальным антимонархистом и русофобом, да и после 1890 влияние Шевченка более значимо, чем Галичины. На Галичине, конечно, «святыни» были другие – русинские крестьяне свято почитали династию Габсбургов, но галицкие реалии проникают в русскую Украину только в 1918 г. Излишне говорить о таких общих святынях, как Киев, Чернигов, православное христианство, история Киевской Руси, сам Богдан Хмельницкий. И если автор обвиняет Киев, что он «настырно отказывается вспоминать собственную историю и свои русские корни», так и хочется сказать: «А Москва и Россия, как ни прискорбно, настырно отказываются вспоминать собственную историю и ее украинские, киевские корни, именуя себя горделиво «Великой Русью»».

Что же касается «коллаборационизма» с фашистами или оправдание противостояния с Красной Армией – то, попросив извинения у героев-ветеранов, это есть вопрос очень деликатный, который русские оппоненты привыкли рубить с плеча. Но для русских есть другой вопрос поразмыслить: Белая Гвардия, которая боролась с Красной Армией и для этого призывала в Россию английские, французские, японские войска и готова была им уступить российскую территорию, были предателями, коллаборационистами, врагами России? Если да, пусть наши оппоненты отвергнут всех русских белогвардейцев, откажутся от поэтизации их и русской диаспоры, которая в основном белогвардейская. А генерал Власов? А радость в русской диаспоре, когда Гитлер напал на «безбожную Россию»?

Трагедия русских и украинцев в ХХ в. в том, что наслоились разные войны в одной войне – война государств и гражданская война, война наций и война классов – ВОВ была гражданской войной для украинцев, когда те, кто боролся за независимую Украину, оказались в УПА, а те, кто боролся за Советскую Украину, в частности, понимая, что только так можно победить Гитлера – в составе Красной Армии. Можно только почтить личный героизм и трагедию этих людей. Но автор употребляет странное расплывчатое выражение «строго «украинский» формат мышления» - такого стандарта ни один украинец не знает, разве что это – любовь к своей стране, желание видеть ее свободной, и поэтому уважение к тем, что в эпоху, когда смешались добро и зло, бились за Украину, и не их вина, что они оказались слугами злых господ.

Вместо вывода

В качестве финала статьи идеально подойдет комментарий на любимую фразу для оппонентов украинства в период Независимости, для которых главным аргументом стало «внедрение властью украинской идеологии»: «Властям необходимо поддерживать и закреплять условный ментальный водораздел между великороссами, малороссами и белорусами, иначе дойдёт до естественного тяготения восточных славян друг к другу и утери смысла украинства как основы для собственной государственности. Поэтому, вольно или невольно, даже самая пророссийская украинская власть бережно охраняет ростки украинской идеи, параллельно заглушая рост идеи общего Русского мира», пишет Владислав Гулевич в своей статье "Украинство -- наиболее вредоносная идеологическая инъекция американославизма в тело Русского мира". Но украинское самосознание как отдельно сущей народности и страны возникло даже не в XIX веке, а в XVI-XVII, когда украинцы жили от московитов отдельно. Имеется в виду сознание отдельного существования. А в ХІХ в. украинство было концептуализировано и оформлено как принцип (потому что до того о сугубо украинском национальном патриотизме говорить некорректно – как о любом национальном патриотизме в домодерную эпоху). Желающий исследовать эти вопросы может обратиться к фольклору «Политических песней малорусского народа», к собраниям Цертелева, Максимовича, Драгоманова - и сам себе ответить, где больше русофобии – в песнях о разрушениях Запорожья, или в современной риторике В. Ющенко или В. Януковича. Ющенко по сравнению с песнями ярый русофил!

Вражі пани, руські генерали, єретичі сини,

Край веселий, степ широкий та й занапастили!

Тече річка невеличка, та підмиває кручі,

Заплакали запорожці, в Туреччину йдучи,

Ой летіла бомба з московського поля, та посеред Січі впала,

Ой хоч пропало славне Запорожжя, та не пропала слава! [11, c. 25]

Но главный пафос статьи г-на В. Гулевича в популистском обвинении в антирусскости – австрославизме, американославизме, мол, предатели славяне, побежали под неславянских господ против родной-то Россиюшки. И вот только остается задать риторический вопрос: а не случайно ли панславизм только в самом начале был русофильский, а потом чем далее, тем более отходил от России? Импульс главный тут дали не австрийцы – а поляки, испытавшие на себя «любовь» «братской России». И не случайно ли наибольшие русофилы были те славяне, которые дальше всех жили от России – чехи, сербы, болгары (кстати, болгарское правительство после освобождения резко стало антирусским), а славяне-соседи (поляки, а потом и украинцы) – главными антирусами?

Список литературы:

Все материалы М, П. Драгоманова брались с сайта: http://www.dragomanov.info/, и http://mnib.malorus.org/spisok/e1/#onlknigi

1. Владислав Гулевич. Украинство -- наиболее вредоносная идеологическая инъекция американославизма в тело Русского мира //http://www.odnako.org/blogs/show_12504/
2. Грінченко Б., Драгоманов М.. Діалоги про українську національну справу / Упор. А. Жуковський. – К.: 1994. – 286 с.
3. Депенчук М.П., Лук М.І. Історіософія та соціальна філософія Михайла Драгоманова. - К.: Укр. Центр духов.культури, 2009. – 210 с.
4. Драгоманов М.П. Література великоруська, російська, українська і галицька // Драгоманов М.П. Літературно-публіцистичні твори. В 2 томах. – К.: 1973. – Т. 1. – С. 80-220
5. Драгоманов М.П. Чудацькі думки про українську національну справу // Драгоманов М.П. Вибране («…Мій задум зложити очерк історії цивілізації на Україні») / Упор. Та авт.. іст.-біогр. нарису Р. С. Міщук; Приміт. Р. С. Міщука, В. С. Шандри.. – К.: Лиюідь, 1991. – С. 461-559.
6. Драгоманов М.П. Шевченко, українофіли і соціалізм // Драгоманов М.П. Вибране («…Мій задум зложити очерк історії цивілізації на Україні») / Упор. Та авт.. іст.-біогр. нарису Р. С. Міщук; Приміт. Р. С. Міщука, В. С. Шандри.. – К.: Лиюідь, 1991. – С. 327-430.
7. Забужко О. Шевченків міф України: спроба філософського аналізу. К. Абрис, 1997 – 144 с.
8. Кирило-Мефодіївське товариство. У 3 томах / АН УРСР, Археогр. Комісія та ін..: упор. М. І. Бутич, І. І. Глизь, О. О. Франко; редкол.: . Сохань П. С. та ін. – К.: Наукова думка, 1990. – Т. 1. – 1990. – 544 с.
9. Манан П. доступний виклад політичної філософії / Пєр Манан; пер.з фр, післямова та прим. С. Йосипенка. – К.: Укр. Центр духов.культури, 2009. – 400 с.
10. Манан П. Інтелектуальна історія лібералізму / Пер.з фр. С. Йосипенка. – К.: Дух і літера, 2005. – 216 с.
11. Політичні пісні українського народу XVIII – XIX ст. з увагами М.П. Драгоманова. – Женева, печатньа «Громади», 1883. – 137 с.
12. Гобсбаум Е. Нації та націоналізм, починаючи з 1780 року: програма, міфи, реальність / Пер.з англ..та прим. Т. Корпала. – К., Український Центр духовної культури, 2010. – 288 с.