22 января 2010 года православному священнику Александру Меню исполнилось бы семьдесят пять лет. Сегодня часто слышатся обвинения в его адрес не только в модернизме, но и в том, что он будто бы был чрезмерно лоялен к советской власти. С другой стороны, словно защищая его от этих обвинений, его робко пытаются причислить к диссидентам. В своих воспоминаниях прихожанин Новодеревенского Сретенского храма Андрей Бессмертный, ныне проживающий в США, вспоминал: «Однажды я спросил о. Александра: “Отец, в чем наше дело?” Он ответил не задумываясь: “В приведении как можно большего числа людей ко Христу”. — “А что важнее: качество или количество?” Опять, не задумываясь: “И то и другое. Мы не можем себе позволить ‘шлифовать’ новообращенного ‘до кондиции’. Даже духовник не должен придавать себе столь важную роль, это было бы гордыней. Это дело Бога. Чем больше людей приходит ко Христу, тем лучше”. — “Даже если это чистой воды обрядоверы, следующие букве, а не духу?” — “Кто мы, чтобы об этом судить? Мы не знаем замыслов Бога о таких людях. Конечно, чистое обрядоверие — профанация религии, но как точно установить, до какой степени обрядовер — ‘обрядовер’ и где кончается его обрядоверие и начинается действие Божией благодати? Обрядовер самим фактом принятия обрядов, веры в них и участия в них протягивает руку Богу, даже если сам этого до конца не сознает.
В другой раз, быть может, года за два до этого, то есть в 1976 году, отца Александра спросил экумен Сандр Рига (рассказываю со слов очевидца, Елены Кочетковой): «Что сейчас самое важное для Церкви?» — «Чтобы сейчас было как можно больше нормальных, здоровых и хороших православных священников», — ответил отец Александр. И пояснил свою мысль: «Отец Глеб Якунин и отец Николай Эшлиман, если бы не ушли в диссидентство, могли бы окормлять большое число людей. Мы бы действовали сообща. Их выбор тоже важен, но власти их эффективно изолировали. Отец Димитрий Дудко открыто проповедует монархизм. Это тоже не религия, а политика, просто с другим знаком. А России нужны просто хорошие, честные священники-труженики. Чтобы они могли просветить народ. Без идей-фикс. Просто учащие людей Православию, приводящие их ко Христу. И ничего более».
1
В этих словах, безусловно заслуживающих доверия, четко очерчена гражданская позиция отца Александра. Он никогда не питал никаких иллюзий относительно советского строя и всегда был последовательным его противником. Он прекрасно понимал его человеконенавистническую суть и всей своей жизнью, отданной Христу и Церкви, противостоял ему. Следует отметить, что и власть платила ему тем же — он с самых первых шагов своего священнического служения заинтересовал КГБ. Видимо, поначалу сотрудники КГБ лишь присматривались к нему. Но уже в середине 60-х годов этот интерес стал вполне профессиональным со стороны сотрудников «церковного отдела». Сегодня часть когда-то засекреченных архивных материалов Совета по делам религий и КГБ стала доступной для исследователей. Благодаря им возникла возможность более полно осветить события далеких 60-х годов, когда только-только начал формироваться приход отца Александра. В Алабино, на первом месте его служения, к нему приезжали четыре молодых человека — Александр Борисов, Михаил Аксенов-Меерсон, Евгений Барабанов и его друг, художник Александр Юликов. Но уже в Тарасовке, во второй половине 60-х годов, произошел первый демографический взрыв.
Появился молодой ученый-математик Лев Покровский со своей женой, ныне известным иконописцем Ксенией. В приходе крестился молодой ученый Сергей Сергеевич Хоружий, ныне доктор физико-математических наук, известный богослов. Сюда наведывался историк русской мысли Мелик Агурский2. Часто бывала в Тарасовке филолог Александра Цукерман (1928), урожденная Чиликина, двоюродная сестра священника Николая Эшлимана3 и супруга известного правозащитника Бориса Цукермана4. Здесь можно было встретить преданную отцу Александру алабинскую прихожанку, талантливого историка искусства и филолога Елену Огневу. В Тарасовке происходило воцерковление более молодой поросли второго призыва — талантливых композиторов Олега Степурко и Валерия Ушакова. Здесь начала помогать отцу Александру в редактировании его книг искусствовед Евгения Березина, ставшая близкой подругой Наташи Трауберг. Именно в Тарасовке снимался фильм М. Калика «Любить», которому отец Александр дал пространное интервью. Фильм показали в научно-исследовательском институте, в котором работал младший брат Александра — Павел, всегда остававшийся верным и всячески помогавший старшему брату. Павел Мень вспоминал: «У нас (в НИИ азотной промышленности) была группа демократически настроенных людей, которые приглашали на концерты в институт тех, кто был в немилости у властей. Например, у нас бывали Высоцкий, Ростропович и Калик (я держался тихо, общался с нашими культуртрегерами, но не входил в приглашающую группу). После показа был написан донос в райком партии членом парткома НИИ Петуховой, что фильм идеологически не выдержан, поскольку “самым умным в фильме оказался священник”. Его запретили. Органами КГБ были изъяты все копии, кроме одной, спрятанной оператором фильма Инессой Туманян».
Служа в Тарасовке, отец Александр познакомился со знаменитой пианисткой Марией Юдиной5 и писателем Александром Солженицыным. Я прекрасно помню атмосферу тарасовского периода, поскольку мое воцерковление в августе 1967 года началось именно там. С одной стороны — постоянные мелочные придирки и доносы настоятеля, священника Серафима Голубцова6, запрещение встречаться с прихожанами в сторожке, с другой — немыслимая атмосфера свободы и постоянная радость общения с отцом Александром, знакомство с новыми прихожанами. Казалось, что ничто не может помешать отцу Александру общаться с прихожанами, делиться с ними радостью жизни. В моей памяти запечатлелись следующие образы: после литургии, над обрывом, на берегу Клязьмы, прихожане — Михаил Аксенов-Меерсон и Женя Барабанов — дожидаются отца Александра. Он выходит из храма, и все направляются к даче, которую снимала в Тарасовке Ксения Покровская с семьей. Общение продолжается и по пути к даче, и на самой даче. Отец Александр сыпал направо и налево афоризмами, дарилидеи. Причем это не был водопад, обрушивавшийся на всех без разбору. Его дары были адресными и предназначались конкретным людям. Одна московская церковная дама метко подметила важное его свойство: «Проницателен до прозорливости». Он прозревал в окружающих его людях скрытые для них самих дарования и сократовским методом маевтики помогал им раскрыться. Он был красив и внешне — всегда ровно подстриженные черные, немного вьющиеся волосы, аккуратно подстриженная бородка. Никогда не носил нелепых косичек на затылке вкупе с нестриженной бородой, так безобразно уродующих большинство наших православных батюшек. В нем не было даже грана стилизации, во всем он был самобытен и необычен. Одевался без роскоши, элегантно, со вкусом. Был прекрасным проповедником — говорил кратко, понятно, всегда вкладывал в проповедь не больше одной-двух центральных мыслей. Говорил с подъемом, в меру используя ораторские приемы. Прежде всего в общении с ним запоминались его неподражаемая мимика и глаза, которые лучились любовью и радостью. В нем жила подлинная радость жизни, радость общения — и он щедро делился этими дарами.
Откуда он черпал силы? Как умудрялся сохранять заряд радости и бодрости в самые темные времена? Много ему давало служение литургии и постоянное пребывание в молитве. Таинство Евхаристии, во время которого верующему преподаются под видом хлеба и вина Тело и Кровь Христа, является центральным в жизни христианина. Мне приходилось неоднократно наблюдать, как преображался во время служения литургии отец Александр. Для него служение литургии становилось неизбывной радостью ближайшего пребывания с воскресшим Иисусом Христом, реально, здесь и сейчас, пребывающим в нашей жизни. Молитвенное воздевание рук перед престолом во время пресуществления (то есть когда хлеб и вино становятся Телом и Кровью Христа), благодатный свет, которым озарялось его лицо, смиренное поклонение Дарам — все это свидетельствовало о том, что для него служение литургии — прежде всего общение с Богом, залог вечной жизни, который получаем уже на земле. Он постоянно напоминал нам, своим прихожанам, что благодать не обитает в злобных и завистливых сердцах. Приобщаясь Божественной благодати во время литургии, мы призваны бережно хранить и умножать ее в своих сердцах, страшась осуждения, зависти, злобы, недоброжелательства.
Он сумел приобщить многих прихожан к молитвенной стихии. Это особый талант духовника. Подобно раскаленной магме, которая ныне надежно упрятана в глубинах Земли и лишь изредка вырывается на поверхность, течет в глубинах времени раскаленная стихия молитвы. Какое счастье припадать к этой огненной реке, соединяясь с многовековыми молитвами далеких предков! Погружаясь в ее огненные воды, ощущаешь, как мгновенно она уничтожает распри и разделения, как сгорает все наносное — то, что слеплено нами здесь, на земле, из сена, соломы, дерева. Зато наши беды и печали сверкают в ней подобно драгоценным камням. Она выжигает все пустое и временное, неспешно уносясь к тому сияющему небесному Иерусалиму, о котором говорит тайновидец Иоанн в своем Апокалипсисе. Ведь она есть та самая река жизни, которая протекает через небесный град и напояет всех живительной силой. «Потом ангел показал мне реку воды жизни, сверкающую как хрусталь. Она вытекает из-под престола Бога и Ягненка и течет посреди главной улицы» (Откр. 22:1–2). Отец Александр постоянно припадал к этой реке и щедро делился дарами с окружающими.
Отец Александр вместе с Димитрием Дудко в 1963 году ездил к Солженицыну в Рязань после публикации «Одного дня Ивана Денисовича» для того, чтобы познакомиться. Это знакомство позже переросло в дружбу. В начале 80-х годов, отвечая на мой вопрос, он вспоминал: «С А.И. Солженицыным я познакомился у него в городе. Очень ценил его ум, живость и решительность, профетическое призвание. Это покрывает все неудобства и его характера, и крайности, свойственные большим лицам. Но дороги у нас были разные. При всем хорошем взаимном отношении. Я способствовал возвращению А.И. Солженицына к христианству. Но он делал упор на внешние проблемы Церкви. Я же считал и считаю, что главная трудность и кризис — внутри» 7.
Отец Александр так описывал свои впечатления от первой встречи с писателем: «Я ожидал по фотографиям увидеть мрачного, объеденного волка, а увидел очень веселого, энергичного, холерического, очень умного норвежского шкипера, хохочущего человека, излучающего психическую энергию и ум. Мне приходилось встречаться с разными писателями — с Дудинцевым и другими, но они не производили впечатления умных людей. Многие из них интереснее были в том, что они писали. А этот был интереснее сам, как человек. Он быстро схватывал, понимал, в нем было что-то мальчишеское, он любил строить фантастические планы. У него была очаровательная примитивность некоторых суждений, она происходила оттого, что он брал какую-то схему и в нее, как топором, врубался. У него был очень живой разговор, и я подметил, что он здорово зациклен на своих темах. Я это не осуждаю, а приветствую: он мог все равнодушно пропускать мимо ушей, но едва только раздавались слова, бывшие для него позывными сигналами, — он сразу вставал, сразу оживал. Когда Дудко сказал, что сидел в таком-то лагере, так он сразу поднялся: что, как, и — тут же в записную книжечку. Тут же записывать»8.
Особенно часто они виделись в конце 60-х годов. Отец Александр вспоминал, что Солженицын в то время имел весьма смутное представление о христианстве: «Дело в том, что, когда я с ним познакомился, он даже христианином не мог называться. Он был скорее всего толстовцем, а христианство было для него некоей этической системой. Он читал тогда некоторые мои книжки, в частности “Откуда явилось все это” (она была сделана в виде фотографий и позже опубликована в Италии под псевдонимом А. Павлов. – С.Б.). Она ему понравилась, а когда речь шла о “Небе на земле” (впоследствии второй вариант этой книги назывался “Слово. Символ. Образ”. — С.Б.), он говорил: “Ну, это все крылышки, невозможно, какие-то ангелы…” Все церковное было от него еще очень далеко, мне приходилось говорить с ним о символике и подобных вещах… Потом у него возникла идея построить храм: он должен был получить деньги за какие-то свои работы и сказал, что завещает построить храм, напишет на меня завещание. Я только посмеивался в усы и говорил, что какие уж тут храмы, старое бы сберечь. А он говорит: “Нет, поедем!” Приехали ко мне, сели в машину с его первой женой, Натальей Решетовской, объездили Московскую область. Выбрали под Звенигородом очень красивое место — Скоротово. Он говорит: “Вот здесь будет стоять! Здесь будет город заложен назло надменному соседу!” Меня это очаровало — его уверенность в том, что так будет по воле его. Люди, устремленные к своим целям, всегда их достигают. Он, подобно пророку, видел храм почти наяву. Ему казалось, что завтра — уже на выход “с вещами”! Мы уже обмеряли место. Я был готов: ну что ж… Он просил найти ему архитектора — я нашел человека, Юрия Титова, который стал делать фантастические вещи. Я это сделал, чтобы поддержать Титова морально; потом он стал эмигрантом и очень печально кончил. Проект храма сделал совершенно шизофренический, какой-то кошмар, и говорил мне, суя его под нос: “Это гениально, это сердце всего мира, это боль всего мира!” Я чувствовал себя великомучеником и думал, что часть моих грехов уже прощена»9. В последнем, расширенном издании 1996 года воспоминаний Солженицына «Бодался теленок с дубом» помещена фотография — писатель и отец Александр Мень рассматривают проект храма в Скоротово. Поодаль стоит Юрий Титов.
А буквально через год отцу Александру, тогда настоятелю храма в подмосковном Алабино, был нанесен удар. Важно обозначить тот момент, когда он был окончательно и бесповоротно зачислен в ряды врагов самой властью. 27 июля 1964 года в газете «Ленинское знамя» был опубликован фельетон Ивана Малыгина «Фальшивый крест», в котором впервые была предпринята публичная попытка очернить священника Александра Меня: « …А.В. Мень и Н.Н. Эшлиман, оказывается, давно окружили заботой-вниманием свихнувшегося с “истинного” пути научного сотрудника музея. Теперь, пристроив его поближе к алтарной кормушке, они принялись усердно очищать душу “раба божьего” от музейной ереси. И “очищали” его душу довольно своеобразно. Отец Александр (в миру А.В. Мень) и отец Николай (в миру Н.Н. Эшлиман) сажали Лебедева в церковную легковую машину (№ ВП 39-01) и, прихватив с собой “святой” сорокаградусной и совсем не святых девиц, катались по дорогам Подмосковья. А наутро спешили в “храм Христа”, чтобы читать молитвы православным, щедро отпускать их грехи. Понравилась Лебедеву алтарная жизнь на высоком градусе. И он решил недавно отблагодарить своих благодетелей во хмелю. Пригласив их на квартиру, Лебедев устроил такой кутеж, какого не видели стены монастырские со дня своего основания. Лебедев, Мень, Эшлиман в окружении икон, мерцающих свечей и лампад до того “напричащались” коньяками-винами, что запели “Шумел камыш…”»10.
Последовал первый обыск в Алабино, после которого комната с книгами и рукописями была опечатана. Но ничего компрометирующего сотрудникам КГБ обнаружить не удалось. В результате отец Александр был снят с Алабинского прихода, где служил настоятелем. Уполномоченный по Московской области А.А. Трушин долго не мог решить, как ему поступить с молодым священником. Отец Александр в своих воспоминаниях живо передает диалог с Трушиным: «Я прихожу к нему. Он сидит: “Ну, что с вами делать?” Я говорю: “Ничего”. — “Вот написано: ‘Шумел камыш’ и прочее”. — “Знаете, — говорю, — я столько не пью, в чужих домах тем более. ‘Шумел камыш’ я даже текста не знаю”. — “Что с вами делать? — Наверное, раз пятьдесят повторил. — Ну, пока не служите”. Потом звонят ему. Я чувствую, что из “какого-то учреждения”. Он говорит: “Все отрицает. Он мне сказал, что это выдумка чистой воды”. Потом обращается ко мне: “А какие-то там девицы?” — “Знаете, — говорю, — вы же понимаете, как все это пишется”»11.
В конце августа 1964 года отец Александр заключил договор с двадцаткой Покровского храма в селе Черкизово и шесть лет прослужил под началом священника Серафима Голубцова. Власти и настоятель пристально следили за ним. А через год, в 1965, произошел второй обыск — на этот раз в двух местах: у него дома, в Семхозе, и в Тарасовке. Накануне, 11 сентября 1965 года, прошел обыск у старого друга Солженицына, Вениамина Теуша. Теуш бывал у отца Александра и давал ему читать собственные произведения — очерки о творчестве Солженицына. 13 сентября 1965 года у отца Александра был день ангела, и, как обычно, приехали друзья и прихожане. Евгений Барабанов предупредил, что по Москве идут обыски. Отец Александр предусмотрительно убрал машинописный экземпляр «Круга» — вынес на террасу. А вместе с ним и другую, по квалификации КГБ — антисоветскую, литературу. А на другой день нагрянули чекисты. Позже отец Александр вспоминал: «И вот, сижу себе в Семхозе и смотрю: идет целая вереница мужиков в пиджаках и галстуках. Я спускаюсь с мансарды вниз — они так вежливо говорят: “Мы из Комитета государственной безопасности. Есть ли оружие?” — “Нет, конечно нет”. — “Антисоветская литература?” — “Нет, ничего не держим”. — “Хорошо”. Восемь часов ковырялись у меня тут, и я говорю: “Я вас тут оставляю, вы продолжайте это дело, я вам доверяю, вы официальные люди, найти вы у меня ничего не найдете из того, что вы ищете”. Они сказали: “Мы ищем роман Солженицына”. — “А я его в глаза не видал никогда, ищите, а я поеду с несколькими из вас в церковь”»12. Отец Александр поехал с несколькими гебистами в храм в Тарасовку, и обыск продолжился в алтаре и сторожке. Там тоже ничего не нашли.
Активные христиане в СССР подпадали под негласный надзор КГБ, в котором существовал специальный «церковный отдел». Как только отец Александр попал под наблюдение, ему был запрещен выезд за границу. В 1966 году он познакомился с Асей Дуровой13 — русской эмигранткой, работавшей в посольстве Франции, через которую рукописи отца Александра попадали на Запад. Возрождение «Вестника русского студенческого христианского движения» было делом двух конгениально мыслящих людей — отца Александра в СССР и Никиты Алексеевича Струве во Франции. Об этом позже, в расширенном издании книги «Бодался теленок с дубом», будет вспоминать Александр Солженицын, который активно подключился и стал третьим в деле возрождения парижского «Вестника», который благодаря Асе Дуровой и Степану Татищеву14 нелегально возвращался в Москву, пробуждая и побуждая к делу религиозного просвещения и противостояния коммунизму. Именно отец Александр написал и отослал в Париж биографии двух опальных священников — Николая Эшлимана и Глеба Якунина. Они были опубликованы в «Вестнике РСХД» № 95–96 за 1970 год под псевдонимом Аркадьев.
О том, что за отцом Александром осуществлялся пристальный надзор со стороны партаппаратчиков и КГБ, свидетельствует и разговор с митрополитом Палладием (Шерстенниковым) в 1968 году в Совете по делам религий:
«Доверительно
СПРАВКА
о посещении Совета митрополитом Орловским и Брянским Палладием (Шерстенников П.Н.)
о посещении Совета митрополитом Орловским и Брянским Палладием (Шерстенников П.Н.)
27 февраля 1968 г. Совет посетил митрополит Орловский и Брянский Палладий и был принят заместителем Председателя Совета т. Барменковым А.И. После взаимного приветствия Палладий сообщил, что он приехал на заседание Синода Патриархии как временный член его. О себе сказал, что в 1966 г. перенес легкий инсульт, после которого первое время чувствовал себя плохо, но за последнее время состояние здоровья заметно улучшается. Раньше, говорит митрополит, начиная с мая и до октября ежедневно дважды купался в речке, а после болезни пока воздерживается от этого удовольствия. Далее рассказал о том, где и в какие годы он учился, служил в церквах и епархиях, назвал некоторых служителей культа, которых он знает лично и через других лиц, и т. д. В частности, сказал, что когда архиерействовал в Иркутске, то там узнал будущих священников Глеба Якунина и Меня, которые часто посещали церковь. Оба они в ту пору учились в Институте по пушному делу, причем Мень по своим религиозным взглядам стоял над Якуниным и влиял на него. У Меня, продолжал Палладий, была набожная тетка — ученый, доктор-биолог, и, по-видимому, она в свою очередь влияла на него. Позднее стало известно, что Мень и Якунин уже священники, но встреч с ними не было…» 15.
На самом деле во время учебы в Иркутске Александр Мень прислуживал в кафедральном соборе и работал в епархиальном управлении истопником. Именно там он общался с митрополитом Палладием, который был постриженником священномученика митрополита Кирилла (Смирнова). Но митрополит Палладий не пошел вслед за своим духовным наставником. Он целиком и полностью поддержал линию митрополита Сергия (Страгородского) и по его просьбе встречался с митрополитом Кириллом в 1934 году, когда того на полгода выпустили из тюрьмы. Эта встреча в Гжатске не принесла желаемых результатов — митрополит Кирилл отказался от предложенного митрополитом Сергием компромисса. С 1933 по 1938 годы Палладий последовательно был епископом Ржевским, Олонецким и Петрозаводским, Калининским. 15 августа 1939 года был арестован и осужден Особым совещанием при НКВД на восемь лет исправительно-трудовых лагерей по печально знаменитой статье 58, пп. 10 и 11. Срок отбывал на Колыме, в лагерях Дальстроя. 15 августа 1947 года был освобожден и приехал в Новосибирск, где служил как священник. В том же 1947 году стал епископом Семипалатинским и Павлоградским. С 1949 года — архиепископ Омский и Тюменский. С 1949 года по 1958 год — архиепископ Иркутский и Читинский. С 1959 года — архиепископ Саратовский и Вольский. С 1963 года — архиепископ Орловский и Брянский. Отец Александр вспоминал, что в период его учебы в Иркутске вместо проповедей митрополит Палладий пересказывал передовицы центральной коммунистической газеты «Правда». Тетушка отца Александра, Вера Яковлевна Василевская, окончила частную классическую гимназию, философский факультет МГУ, когда там работал еще дореволюционный состав преподавателей, и Институт иностранных языков. Она занималась с проблемными детьми, навещала племянника в Иркутске. Видимо, в этот период она встречалась с митрополитом Палладием, который почему-то назвал ее биологом.
О том, что студент Мень прислуживал в кафедральном соборе, узнали на факультете, и в мае 1958 года, когда уже был сдан первый государственный экзамен, его отчислили из института. Это стало последней каплей, переполнившей чашу терпения ректората. В связи с планировавшимся скорым построением в СССР коммунизма, согласно планам Н.С. Хрущева, в вузы был введен новый предмет — научный коммунизм. Предмет ввели, а педагогов, которые бы могли качественно преподавать эту странную науку, не подготовили. Не было и учебников. Студентам-однокурсникам Александра Меня все это серьезно докучало, тем более что нужно было готовиться к дипломным работам. Поэтому, зная осведомленность Александра в философии, они просили его дискутировать на занятиях. Дискуссии эти слишком часто заканчивались полным фиаско преподавателя, который затаил злобу против неординарного студента. И, как только представилась удобная возможность, он включился в травлю, приведшую к отчислению Александра Меня из института. Его документы были переданы в военкомат, и его должны были забрать в армию. Спасло то, что весенний набор завершился, а осенний еще не начинался.
2
Спустя десять лет после публикации фельетона Ивана Малыгина отец Александр вновь попал в поле зрения сотрудников КГБ, которые сочли необходимым довести до высшего начальства сведения о так называемой «группе православных священников». Видимо, это письмо было связано со вторым демографическим взрывом, когда число прихожан новодеревенского прихода достигло почти тысячи человек. Приведем цитату из ведомственного письма. Оно адресовано в ЦК КПСС и подписано лично председателем КГБ Юрием Андроповым 25 марта 1974 года. Это первое сохранившееся упоминание имени отца Александра в архивных материалах КГБ:
«Имеющиеся в органах госбезопасности материалы свидетельствуют о том, что Ватикан в идеологической борьбе против СССР пытается использовать возможности религиозных объединений в нашей стране. В этой связи особый интерес представляет его стремление расширить связи с Русской Православной Церковью (РПЦ).
Стремясь втянуть РПЦ в свою орбиту, Ватикан выступает инициатором проведения официальных межцерковных собеседований по различной тематике. Такие собеседования были проведены в 1967 г. в Ленинграде, в 1970 г. — в Бари (Италия) и в 1973 г. — в Загорске (Московская область). Ватиканские делегации, как правило, возглавлялись специалистом по СССР кардиналом Виллебрандсом. На этих собеседованиях представители Ватикана, прикрываясь теологической фразеологией, пытались навязывать обсуждение политических вопросов.
На состоявшейся в июне 1973 года в Загорске встрече на тему “Справедливость, мир и религиозная свобода” представители Ватикана заявили, что “сейчас римская церковь не берет на себя обязательство программировать социальные структуры общества и в деле избрания той или иной формы общественных взаимоотношений полагается на христианскую совесть членов церкви”. В итоговом документе они “признали” даже преимущества социалистического пути развития и правильность политики РПЦ по отношению к социалистическому государству.
Данный акт глава римской церкви Павел VI расценивает как шаг, который обеспечит ему диалог с Советским Союзом по государственной линии и будет способствовать укреплению позиций РПЦ. Учитывая веками сложившуюся антиримскую атмосферу в РПЦ, Ватикан стремится убедить ее иерархов в “обновлении” своей восточной политики, внушить им мысль о необходимости совместных усилий в деле сохранения веры. В своих выступлениях Павел VI утверждает, что “вера восточных церквей — это почти наша вера”, называет католическую и православную церкви “сестрами, между которыми существует почти совершенное общение”.
Этими идеями Ватикан стремится постепенно “пропитать” новое поколение духовенства, профессорско-преподавательский состав и слушателей духовных учебных заведений РПЦ, убедить их в том, что Ватикан перестал быть традиционным врагом православия. В этих целях Ватикан постоянно расширяет возможности поступления православных священников в свои учебные заведения, охотно идет на приглашение делегаций и паломнических групп РПЦ. Создавая необходимые условия для изучения жизни и деятельности католической церкви, знакомя с мероприятиями по противодействию атеизму, Ватикан делает все для того, чтобы они постепенно проникались уважением к католицизму. В результате отдельные лица из числа православного духовенства постепенно скатываются на прокатолические позиции, обвиняя руководство РПЦ в излишней лояльности к государству и неспособности “воспользоваться своим правом протеста против беззакония, творимого атеистическими силами в отношении церкви”.
Группа прокатолически настроенных священников, возглавляемая А. Менем (Московская область), в своих богословских трудах протаскивает идею, что идеалом церковной жизни может являться только католичество. Указанные труды, нелегально вывозимые за границу, издаются католическим издательством “Жизнь с Богом” (Бельгия) и направляются затем для распространения в СССР…»16.
Вряд ли Андропов внимательно проверял то, что ему писали подчиненные. Иначе он вряд ли бы употребил выражение “группа прокатолически настроенных священников, возглавляемая А. Менем”. В Русской Церкви существует иерархическая структура, и священник не может возглавлять какую-либо группу без благословения правящего епископа. Отец Александр прекрасно понимал, что в случае появления подобной группы всем бы грозило как минимум запрещение в священнослужении. Правдой в этом письме является то, что на самом деле отец Александр по своей природе был харизматическим лидером. Вплоть до 1965 года, когда молодые московские священники собирались иногда на квартирах и обсуждали внутрицерковную ситуацию, отец Александр существенно влиял на своих собратьев. После раскола, который был внесен мирянином Феликсом Карелиным, встречи перестали быть регулярными. Два активных священника — Глеб Якунин и Николай Эшлиман — после подписания знаменитого письма патриарху Алексию (Симанскому) и председателю правительства СССР Николаю Подгорному выпали из общения. Последующая смута, внесенная Феликсом Карелиным, привела к тому, что встречи священников стали эпизодическими и к 1974 году вообще сошли на нет. Я помню, что отец Александр продолжал время от времени встречаться с московскими священниками Дмитрием Дудко, Николаем Ведерниковым, Сергием Хохловым, Всеволодом Шпиллером, Владимиром Тимаковым, Александром Куликовым. Во многом они были единомышленниками, основное же, что их объединяло, — принадлежность к Русской Церкви и боль за ее угнетенное положение. Но вряд ли они разделяли взгляды отца Александра на выход из создавшегося тупика, в котором оказалась РПЦ в начале 70-х годов.
Объединить их в группу могли только сотрудники церковного отдела КГБ. Причем странно, что их объединили как «прокатолически настроенных», что совершенно не соответствовало действительности. Книги отца Александра в это время на самом деле печатались издательством «Жизнь с Богом» в Брюсселе. Но это происходило не потому, что так решил Ватикан, а скорее благодаря личной инициативе директора этого издательства Ирины Посновой и ее сотрудника отца Антония Ильца. Поснова была русской, и судьба Русской Церкви ее живо волновала. Другие же российские священники в тот период не считали нужным заниматься богословием или церковной публицистикой, кроме Всеволода Шпиллера, который был сотрудником Отдела внешних церковных сношений РПЦ и часто выезжал в составе официальных церковных делегаций за рубеж. Но он весьма настороженно относился к католикам, которые в отличие от православных не входили в состав Всемирного Совета Церквей, где преобладали протестанты. Обвинения же в чрезмерной активизации Ватикана и поиски адептов католицизма в России объясняются разочарованием властей, и в первую очередь работников «церковного отдела» КГБ, в политике митрополита Ленинградского и Ладожского Никодима (Ротова).
Митрополит Никодим, в миру Борис Георгиевич Ротов (1929–1978), родился в деревне Фролово Кораблинского района Рязанской области. По окончании средней школы поступил в Рязанский педагогический институт. Будучи еще студентом, принял тайный постриг с именем Никодима в 1947 году в день Преображения Господня и был рукоположен во иеродиакона архиепископом Дмитрием Градусовым, который в свое время оказал на Бориса огромное влияние. В 1950 году он зачислился на заочный сектор Ленинградской духовной семинарии, окончил ее, а затем поступил в академию и закончил ее в 1955 году. В 1957 году, возведенный в сан игумена митрополитом Крутицким и Коломенским Николаем (Ярушевичем), становится начальником Русской духовной миссии в Иерусалиме. Без многочисленных согласований в Совете по делам Русской Православной Церкви и без санкции КГБ назначение в Израиль, с которым у СССР в этот период не было дипломатических отношений, было нереальным.
После трех лет пребывания в Святой Земле в марте 1959 года архимандрит Никодим был возвращен в Москву и назначен на ключевую должность заведующего канцелярией Московской Патриархии. Уже 4 июня 1959 года он стал заместителем председателя Отдела внешних церковных сношений с сохранением должности заведующего канцелярией. Через год, 21 июня 1960 года, в тридцать лет, он стал епископом Подольским и председателем Отдела внешних церковных сношений. Его назначение совпало по времени с отстранением с поста председателя Совета по делам Русской Православной Церкви Георгия Карпова и назначением на этот пост партийного чиновника Владимира Куроедова. Став председателем Отдела после неожиданной отставки митрополита Николая (Ярушевича), он сумел убедить власти, в первую очередь председателя реорганизованного Совета по делам религии Куроедова, в необходимости создания полноценного Отдела внешних церковных сношений, с заместителями-епископами, со штатом сотрудников. Куроедов рассчитывал, что епископы — работники Отдела (подобранные, конечно же, Советом по делам религий) — будут, разъезжая за границей, во всеуслышание свидетельствовать о полной религиозной свободе в СССР. Готовя своих учеников к епископской хиротонии, митрополит Никодим убеждал их, что необходимо активно сотрудничать с советскими спецслужбами. «Мы их перехитрим!» — любил повторять он17.
Планы же владыки Никодима простирались дальше — он стремился сделать Церковь орудием внешней политики государства, желая таким образом поставить богоборческое государство в зависимость от Церкви. Это была попытка большой игры, которую в конце концов митрополит Никодим проиграл. Об этом свидетельствует и цитируемый документ — в письме в ЦК КПСС Юрий Андропов рассматривает Ватикан и католичество как злейшего врага СССР. Обе диссертации митрополита Никодима посвящены проблемам церковной истории; магистерскую он посвятил папе Иоанну XXIII, с которым он встречался лично и который произвел на него неизгладимое впечатление. Митрополит понимал, что РПЦ находится в глубоком и затяжном кризисе, что церковный корабль, на его взгляд, движется «без руля и без ветрил», и жаждал подлинного обновления Церкви. Подобно папе Иоанну XXIII, митрополит Никодим мечтал о «русском аджорнаменто» (приведение Церкви в актуальное состояние в соответствии с требованиями времени). И своеобразно пытался обновить Русскую Церковь. Если до него хиротонисали преимущественно стариков, то он добился того, что в Русской Церкви появились молодые епископы. Около двадцати епископских хиротоний было совершено им за восемнадцать лет.
Протоиерей Александр Мень в начале 80-х годов, уже после смерти владыки Никодима, так оценивал его деятельность: «Одной из главных положительных его черт была способность не успокаиваться, искать, широта экуменического размаха, энергия. Но мыслил он часто старыми категориями, думая, что создает “политику”. А на этом пути любого ждет крах. Его взгляды на священство во многом менялись и под конец приняли очень симпатичные очертания. Но на практике в его окружении выращивали в основном карьеристов. Он думал, что это будет эффективный инструмент, но оказалось, что на таких людей рассчитывать нельзя (как и следовало ожидать)… Почти все его ученики отреклись от него, по крайней мере внешне. К тому же общая ситуация была против его “политики”. Сейчас удобнее, люди более спокойные, без “идеи”. Начальство, и то и другое, уже ему не доверяло. Словом, его эпоха кончилась». Относительно его вклада в жизнь Русской Церкви отец Александр был предельно скептичен. Когда я спросил его, что же все-таки удалось сделать митрополиту Никодиму, он ответил: «Почти ничего. Отдельные осколки. Кое-какие тенденции среди богословов-преподавателей. И все. Да, пожалуй, и иллюзии со стороны католических партнеров по диалогу, которые благодаря контактам с ним получили ложное представление о ситуации»18.
В 1978 году, впервые за всю историю христианства, православный архиерей умер у ног папы. Кардинал Виллебрандс описывал кончину митрополита Никодима: «Папа сказал ему несколько слов, которые митрополит слушал, улыбаясь. Едва закончилась эта короткая беседа, как я увидел, что лицо митрополита побледнело, затем он стал сползать со своего кресла на ковер, испустив глубокий вздох. Папа и я, потрясенные, приблизились к нему. Папа вызвал врача. Мы положили митрополита в более удобное положение. Вошел врач, он сделал массаж сердца и ушел. Тогда папа, я, архимандрит Лев (Церпицкий) и переводчик, отец Арранц, опустились на колени. Папа стал читать отходные молитвы, на которые мы отвечали. Папа также прочитал молитву об отпущении грехов…» Митрополит Никодим скончался на сорок девятом году жизни от шестого по счету инфаркта. Папа Иоанн-Павел I, рассказывая о кончине митрополита, сказал, что «митрополит Никодим поведал ему перед смертью нечто радостное»19.
3
И, наконец, третий документ, адресованный заместителю прокурора Московской области старшему советнику юстиции Вячеславу Шульге. Он датирован 1991 годом и связан с делом об убийстве православного священника Александра Меня. Важно сравнить все три документа, поскольку исходят они из той самой организации, которая на протяжении тридцати двух лет вела постоянную слежку, перлюстрировала письма и стремилась внедрить своих агентов в окружение отца Александра. В сентябре 1991 года генерал КГБ Олейников официально ответил на запрос следственной группы Московской прокуратуры:
«На № 18-60369 от 27.09.91
В отношении вопросов, касающихся расследования убийства Меня А.В.
Как мы заранее сообщали следователю по особо важным делам прокуратуры Московской области т. Лещенкову И.И. за № 10/4-1787 от 5.07.91, в 1984 году из уголовного дела на Развеева Б.Б. действительно были выделены и направлены в КГБ СССР для дополнительной проверки материалы в отношении Меня А.В. и Бычкова С.С. Проверкой указанных материалов занимался бывший сотрудник оперативного подразделения Комитета т. Сычев В.С. В результате проверки информация о наличии в деятельности Меня и Бычкова признаков преступлений, предусмотренных ст.ст. 64 п. “А” и 70 ч. I УК РСФСР, а также иных уголовно наказуемых деяний подтверждения не получила. В связи с этим материалы в отношении Меня и Бычкова, выделенные из уголовного дела на Развеева, были уничтожены в установленном порядке по акту №5/4-1585 от 22.09.89.
Сведений о допросах Меня А.В. по другим уголовным делам не имеется, поскольку такой учет в органах КГБ не ведется. Уголовное дело в отношении Якунина Г.П. в настоящее время находится в Верховном суде РСФСР на пересмотре.
Информацией о религиозно-просветительской деятельности Меня А.В. не располагаем. По сведениям, полученным в Государственной ордена Ленина библиотеке им. В.И. Ленина, Мень является автором (под псевдонимом Эммануил Светлов) книг “Дионис, Логос, Судьба. Греческая религия и философия от эпохи колонизации до Александра”, “Библия. Ветхий завет”, “Вестники царства божия: Библейские пророки от Амоса до Реставрации (VIII–VI вв. до н.э.)”, изданных брюссельским издательством “Жизнь с богом” в 1972 (первая книга) и 1986 годах. Для сведения сообщаем, что по инициативе родственников погибшего создана комиссия по литературно-богословскому наследию Меня под председательством митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия (информация направлялась в МВД РСФСР за № 323/А от 14.02.91).
О характере отношений Меня А.В. с кооперативной организацией “Майвик” (г. Рига) нам не известно.
По данным ОВИР, Мень А.В. в 1988 году выезжал по частному приглашению в Польшу, в 1989 году — в Западный Берлин по линии Союза писателей СССР, в 1989 — во Францию и в Италию по частным приглашениям (сообщалось в МВД РСФСР за № 323/А от 14.02.91).
Дать характеристику связям Меня А.В. без уточнения конкретных лиц и наличия достаточных оснований не представляется возможным.
Сбор информации о создании автокефальных церквей, как и по другим церковным вопросам, не входит в компетенцию органов КГБ.
Как установлено, Астрахан Д.М. в 1970–73 гг. действительно использовался сотрудником Красногвардейского райотдела УКГБ при СМ СССР по г. Москве и Московской области Барашковым С.И. в оперативных целях на негласной основе. С 1980 года Астрахан состоял на учете в ПНД с диагнозом “шизофрения”. После прекращения в 1973 году использования Астрахана в качестве негласного источника он неоднократно посещал райотдел и предъявлял необоснованные претензии к его сотрудникам. Воробьев Н.Н. нам не известен. Данными о возможной причастности Астрахана и Воробьева к убийству Меня не располагаем.
Утверждения о существовании каких-либо отношений между Менем А.В. и оперативными службами КГБ СССР не соответствуют действительности.
При получении в дальнейшем сведений, которые могут иметь значение для расследования уголовного дела, информируем дополнительно.
Заместитель Председателя КГБ СССР
генерал-майор А.А. Олейников»20
Это письмо датировано 29 сентября 1991 года. Следственную группу, расследовавшую дело № 60369 об убийстве священника Александра Меня, возглавлял тогда следователь по особо важным государственным преступлениям Иван Лещенков. Он проделал огромную работу, в том числе добился возможности и допросил 18 мая 1992 года полковника КГБ Владимира Сычева, с 1983 года начальника 4-го отдела 5-го («церковного») управления. О нем упоминал в своем письме генерал Олейников. Протокол допроса хранится в деле об убийстве отца Александра и является ценнейшим документом. Важно не забывать, что тогда уже не существовал не только СССР, но и КГБ СССР. Допрос в Областной прокуратуре длился четыре часа.
Насколько объективно письмо Олейникова и можно ли ему доверять? На самом ли деле сотрудники КГБ, и в том числе полковник Сычев, стремились помочь следствию? Насколько были они открыты и правдивы? Генерал КГБ Олейников пишет прокурору Шульге, что данные о книгах, издаваемых отцом Александром в Брюсселе, они получили из библиотеки имени В.И. Ленина. А Андропов еще двадцать семь лет назад докладывал в ЦК КПСС, что отец Александр публикует свои книги за границей. Вряд ли можно предположить, что генерал Олейников и его подчиненные не знали этого факта. Более того, с их подачи эта подробность фигурировала в публикации 1986 года в газете «Труд». Тогда уфимский стукач Борис Развеев обличал отца Александра и в том, что он издает свои книги в Брюсселе. Об этом же говорил во время допроса в мае 1992 года полковник КГБ Сычев: «Мень попал в поле нашего зрения как связь иностранных граждан, представителей капиталистических государств. Мень входил в контакты с иностранными гражданами, которые посещали храм, в котором служил Мень, имел он с ними личные контакты. Нас интересовало содержание и характер встреч… Мень был связан с бельгийским издательством “Жизнь с Богом”, где печатал свои труды, о чем было известно всем, и Мень этого не скрывал. Все ли его труды, изданные за границей, принадлежат лично Меню, мне не известно… На Меня никогда не возбуждались уголовные дела, равно как не было на него дел оперативно-розыскного характера. Материалы на Меня были по связи с иностранными гражданами. Лично с Менем Александром Вольфовичем я встречался эпизодически, всего раза три-четыре, не больше. Первый раз — когда он был допрошен по уголовному делу на Никифорова, и во второй раз мы с ним встречались в 1985 или 1986 году по поводу публикации в “Вестнике РХД” “Семь вопросов и ответов о РПЦ”. Автор статьи анонимный, и я пытался выяснить у Меня, кто мог быть автором этой статьи. Авторами были Василенко, Кротов и Андрей Бессмертный. Их мы установили сами, не с помощью Меня, который знал о том, что они были авторами статьи, так как все трое были духовными чадами Меня. Речь шла в статье о Русской Православной Церкви, о происходящих в ней процессах, сама статья была клеветнического содержания. По этой причине авторы были анонимными, но, зная содержание, мы установили их21. Это была последняя встреча с Менем. Свое мнение о ней Мень не высказывал, да оно нас и не интересовало, так как у нас была задача установить авторов, а не получить его мнение о них. Василенко, Кротов и Андрей Бессмертный после их установления были в КГБ. Андрея Бессмертного пригласили первым, а после него пришли сами Кротов и Василенко Леонид. Все они подтвердили свое авторство статьи “Семь вопросов и ответов о РПЦ”. Я лично беседовал с ними. Поскольку материал об этом событии был рабочим, рядовым, он был уничтожен в 1987 или 1988 годах. “Вестник РХД”, как известно, является журналом антисоветской направленности, содержится на средства спецслужб. Отсюда можно сделать вывод не только о духовной близости указанных авторов с теми же спецслужбами…»22.
Вряд ли можно утверждать, что сотрудники КГБ на самом деле плодотворно сотрудничали со следственной группой Генпрокуратуры. Более того, не следует верить всему тому, что говорил на допросе полковник Владимир Сычев. На самом деле оперативно-розыскная работа велась «церковным отделом» КГБ. Об этом свидетельствуют несколько отчетов, направленных КГБ в ЦК КПСС и обнаруженных после крушения СССР тогдашним депутатом Верховного Совета священником Глебом Якуниным. Во-первых, отцу Александру был присвоен «церковным отделом» псевдоним «Миссионер». В отчетах он был назван ДОН — долговременный объект наблюдения. На чекистском жаргоне это означает, что за православным священником была установлена многолетняя слежка. Во-вторых, об этом же говорит и письмо генерала Олейникова, в котором он упоминает стукачей, внедренных КГБ в приход. Впрочем, отец Александр без труда опознавал их и предупреждал о них своих прихожан. В-третьих, в конце марта 1986 года в ЦК КПСС был направлен отчет «церковного отдела» КГБ, в котором говорилось: «По нашим материалам корреспондентом газеты “Труд” Н. Домбковским подготовлена статья “Крест на совести”, которая готовится к печати». Подписан этот отчет двумя сотрудниками «церковного отдела» — В. Сычевым и Н. Макаровым. Более того, когда полковник Сычев говорит, что после 1988 года он не встречался с отцом Александром, это прямая ложь. Отец Александр рассказывал мне, что в июле 1990 года в Новую Деревню приехал полковник Сычев, зашел в храм и беседовал с ним. Между прочим, спрашивал, как идут дела в приходе и нет ли каких-либо нарушений законности. В это время Сычев был преподавателем Высшей школы КГБ и уже не имел непосредственного отношения к «церковному отделу». Но об этом визите он предпочел умолчать.
И последнее. Уже в 1995 году один из независимых судебно-медицинских экспертов, изучив характер раны на голове убитого священника, заявил о том, что удар был нанесен не топором, а саперной лопаткой. Мало кто представляет себе, каким опасным оружием в руках профессионала является остро отточенная саперная лопатка. В учебнике для спецназа ГРУ мы читаем: «Хорошо заточенным лезвием лопаты легко можно перерезать горло, развалить надвое череп, отделить пальцы от руки, а сильным тычком в живот сделать противнику харакири. Участники митинга в Тбилиси в апреле 1989 года запомнили боевые свойства лопатки на всю оставшуюся жизнь»23. Следователи, входившие в состав группы Генпрокуратуры, расследовавшей убийство отца Александра Меня, рассказывали мне, что их прежде всего удивляло полное отсутствие улик. Убийство было спланировано и осуществлено специалистами высокого класса. Сразу же после убийства следствие было направлено по ложному следу — все искали топор как предполагаемое орудие убийства. Во время одного из допросов по делу отца Александра я обратил внимание — на шкафу в кабинете следователя лежало около двух десятков топоров.
Священник Игнатий Крекшин во время презентации перевода на немецкий язык лучшей книги об отце Александре, принадлежащей перу французского профессора Ива Амана, произнес важные слова: «Тайна смерти осталась неразрешимой, такой смерти — особенно. Для каждого, для кого отец Александр был другом и учителем веры, его смерть была испытанием: кто-то впал в отчаяние, кто-то даже ушел из Церкви, многие замкнулись в себе, все были в страхе и оцепенении. Это был настоящий “удар по Церкви”, как скажет старый друг отца Александра, польский православный священник Генрик Папроцкий. Все тогда вспоминали слова Писания: “Поражу пастыря и будут рассеяны овцы стада” (Мф. 26:31). Было искушение молчать, и как кому-то хотелось, чтобы все замолчали, как послушно молчали в нашей несчастной стране многие десятилетия». Отец Александр ушел из жизни молодым — ему было всего пятьдесят пять лет. Думаю, что его смерть была жертвенным подвигом, как и вся его жизнь, всецело посвященная Христу. Осенью исполнится двадцать лет со дня его трагической кончины. Согласно закону Генеральная прокуратура может со спокойной душой закрыть его дело. Если это произойдет, можем ли мы считать, что дальнейшее развитие России и Русской Церкви будет развиваться гармонично, в согласии с духом Писания? Или же нас вновь ждут великие потрясения, поскольку подлинного покаяния и очищения так и не произошло?
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Бессмертный-Анзимиров Андрей. «Воспоминания» (http://www.krotov.info/lib_seс).
2. Профессор Михаил (Мелик) Агурский (1933–1991). Родился в Москве. Получил техническое образование, защитил кандидатскую диссертацию в области кибернетики. Активно участвовал в правозащитном движении. Принял участие в создании самиздатского сборника «Из-под глыб». С 1975 г. — в Израиле. Cотрудник Еврейского университета, публиковался в средствах массовой информации. В 1979 г. защитил докторскую диссертацию в Сорбонне на тему «Идеология национал-большевизма» (издана в Париже на русском языке в 1980 г.), получил должность профессора Иерусалимского университета. Автор книг «Советский Голем» (1983), «Третий Рим» (1987), «Торговые связи между Советским Союзом и странами Ближнего Востока» (1990), а также многочисленных статей. Умер в возрасте пятидесяти восьми лет. Когда в горбачевской России был созван первый съезд соотечественников, Агурский получил персональное приглашение и поехал в Москву в самый день путча — 19 августа 1991 г. События на улицах столицы произвели на него такое впечатление, что на другой день он умер от разрыва сердца.
3. Николай Николаевич Эшлиман (1929–1985) — православный священник. В 1965 г. вместе со священником Глебом Якуниным обратился к руководству СССР с письмом-протестом против хрущевских гонений. Письмо «двух священников» вызвало огромный резонанс во всем мире. Оба были запрещены в священнослужении.
4. Борис Исаакович Цукерман (1927–2002) — правозащитник, летом 1973 г. вынужден был эмигрировать в Израиль. Именно он вывез и содействовал опубликованию повести Венедикта Ерофеева «Москва — Петушки», которая первоначально увидела свет в Израиле.
5. Мария Вениаминовна Юдина (1899–1970) — пианистка, друг Бориса Пастернака. Позже отец Александр вспоминал, как она подошла на выставке работ анималиста Ватагина и сама познакомилась с ним: «И вдруг подошла ко мне странная женщина, похожая на композитора Листа в старости — беззубая, с горящими глазами, огромная, и говорит: “Мне сказали, что вы очень хорошо обращаете людей; мне нужно обратить такого-то человека”. Я посмотрел на нее с полным изумлением — оказалось, что это Мария Вениаминовна Юдина, знаменитая пианистка. Потом мы с ней подружились. Она была, несмотря на свои причуды, исключительно умна; я уж не говорю о том, что это была женщина огромного музыкального таланта. Не мне судить, но ее игра поражала даже профанов. Она приезжала ко мне в Тарасовку, и мы часами гуляли вокруг церкви. Она сопровождала меня и на требы в своем черном балахоне, похожая на выходца из другого века. С ней можно было говорить, как с молодым человеком, потому что мысль ее была живой, ясной, полной искр» («Воспоминания». Протоиерей Александр Мень. Магнитозапись. Архив автора).
6. Священник Серафим Голубцов (1908–1981) — сын профессора Московской духовной академии А.П. Голубцова. В 1929 г. был арестован и вплоть до 1934 г. находился в лагере, а потом в ссылке. Получил высшее архитектурно-строительное образование, в 1941 г. был призван на фронт, после войны стал священником.
7. Мень Александр, протоиерей. «Дело Церкви — дело Божие». В книге Бычкова С.С. «Хроника нераскрытого убийства» (М., 1996. С. 183).
8. Мень Александр, протоиерей. «Воспоминания». Магнитозапись. Архив автора.
9. Там же
10. Малыгин Иван. «Фальшивый крест». Газета «Ленинское знамя», 27 июля 1964 года.
11. Мень Александр, протоиерей. «Воспоминания». Магнитозапись. Архив автора.
12. Там же.
13. Анастасия Дурова (1907–1999) родилась в городе Луге под Петербургом в семье полковника Генерального штаба. В 1919 г. эмигрировала с родителями (Константинополь, Триест, Париж). Училась в католическом коллеже Пресвятой Девы Марии в Нейи и Амьене (Франция) (1920–1924). В 1923 г. перешла в католичество. Вступила в общину св. Франциска Ксаверия (1929). Преподавала в католических школах для французских детей (1931–1937). В 1937 г. принесла последние обеты. Принимала участие в католическом экуменическом движении (с 1945 по 1950) под руководством священника Жана Даниэлу (известный французский богослов, позднее кардинал). Работала в посольстве Франции в Москве (1964–1977). Во время работы в России А.Б. Дурова способствовала передаче на Запад и публикации творений многих российских духовных и светских писателей — о. Димитрия Дудко, о. Александра Меня, А.И. Солженицына. Скончалась в Париже.
Интересна ее книга «Россия — очищение огнем. Письма внучке» (М.: Рудомино, 1999. 605 с. Совместно с Е. Свиньиной).
14. Степан Татищев (1935–1985) родился в аристократической семье. Граф. Проживал в Париже. В 1957 г. женился на Анне-Марии Марселе Августине Борель (Borel) (род. 1933). В 1971–1974 гг. был культурным атташе Франции в Москве и много делал для защиты верующих в СССР. Принимал участие в передаче за границу рукописей А.И. Солженицына, за что был выслан из СССР и объявлен «персоной нон грата». Затем преподавал в Институте восточных языков в Париже. Один из основателей, первый казначей и администратор радиостанции «Голос Православия» (Париж) (1970-е гг.).
15. ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 7. Д. 178. Л. 37–39.
16. ЦА ФСБ. Ф. 5. Оп. 67. Д. 963. Л. 75–78.
17. Механизм вербовки КГБ и сотрудничества епископата советских времен со спецслужбами раскрыт одним из близких митрополиту Никодиму епископов, митрополитом Виленским и Литовским Хризостомом (Мартишкиным), в нескольких интервью уже после крушения СССР. (См. «Русская мысль» от 24.04.1992.)
18. Мень Александр, протоиерей. «Дело Церкви — дело Божие». В книге Бычкова С.С. «Хроника нераскрытого убийства» (М. 1996. С. 176–177).
19. В сборнике «Человек Церкви». М.,1998. С. 43–44.
20. Д. 60369. Л. 51–55.
21. В 1981 г., на одной из последних встреч руководителей малых групп новодеревенского прихода, накануне «андроповского» гонения, я раздал участникам своеобразную анкету из семи вопросов. На нее откликнулись Андрей Анзимиров-Бессмертный, Леонид Василенко и Максим Кротов. Позже их ответы нелегально были пересланы в Париж и опубликованы в «Вестнике РСХД». Ответы Андрея Бессмертного-Анзимирова были опубликованы Н.А. Струве в № 137 за 1982 год, а Василенко и Кротова — в № 138 за 1983 г. Трудно понять, почему «церковный отдел» так пристально заинтересовался их ответами: они касались в первую очередь положения РПЦ.
22. Д. 60369. Л. 43–48.
23. «Подготовка разведчика. Система спецназа ГРУ» (Минск, 1998. С. 72).
Опубликовано в журнале «Вестник РХД» №196, перепечатка с разрешения издателя.
Немає коментарів:
Дописати коментар